Ясным утром на заре мой
Льется голос из окна.
Кто я?
«Девочка одна,
А зовут меня Заремой!»
Родилась я в самом первом,
Звонком месяце весны,
Ручейкам его напевным
Были улицы верны.
И никто детей не кутал —
Был погожий, ясный день,
Голубел высокий купол,
Сдвинув тучку набекрень.
Показался плач мой эхом
Капель, падающих в снег.
Никогда с веселым смехом
Не рождался человек.
И, когда впервые маме
Я предстала в свете дня,
Родниковыми глазами
Мама встретила меня.
И в глазах ее слезинки
Были радости полны,
Словно первые дождинки
Начинавшейся весны.
Был неведом, незнаком мне
За квадратами стекла
Снежный,
солнечный,
огромный
Мир, в который я вошла.
Родилась я среди тропок,
На границе всех дорог,
Там, где, знатные, бок о бок
Встали Запад и Восток,
Над соленою волною
У Кавказского хребта,
Где с морскою глубиною
Побраталась высота,
Где луну нетрудно горсткой
Зачерпнуть на дне ручья.
И со дня рожденья горской
Стала девочкою я.

Родилась я в славном доме.
Говорят, в домах таких
Родились все люди,
кроме
Самых стареньких из них.
Глаз и ночью не смыкает
Колыбельный этот дом.
Детский плач в нем не смолкает
Всякой ночью, каждым днем.
Он в сердцах счастливым эхом
Откликается весь век.
Никогда с веселым смехом
Не рождался человек.
Чувством радостным согреты,
Папы,
многие притом,
Круглый год несут букеты
В колыбельный этот дом.
Удивительный, как чудо,
Он сравним не с чем-нибудь,
А с вершиною, откуда
Родники берут свой путь.
Им любуются ватаги
Белых тучек с высоты.
Стал он люлькою отваги,
Колыбелью красоты.
И у тихой колыбели
Песни ласковые тут
По-какому бы ни пели,
На один мотив поют.

На Кавказе прошлых лет, —
Это знаю я с пеленок, —
Радость, что рожден ребенок,
Заряжала пистолет.
Ночь в окне иль час рассвета,
Но отец спускал курок
И вгонял из пистолета
Пулю в темный потолок.
В старину не без причины
В потолок летел свинец.
Разве званье для мужчины
Есть почетней, чем «отец»!
И, когда дождался вести,
Что явилась я на свет,
Счастлив был с друзьями вместе
Сесть за стол один поэт.
Там, где, знатные, бок о бок
Встали Запад и Восток,
Он послал двенадцать пробок,
Словно пули, в потолок.
Охватило сына гор
Чувство гордое при этом,
С коим он,
хоть слыл поэтом,
Незнаком был до сих пор.
И про первый свой успех
Расскажу не по секрету:
Званье высшее из всех
Я присвоила поэту.
Был он просто добрым горцем,
Был он просто молодцом,
Был он просто стихотворцем,
А теперь он стал отцом.

Хорошо поэту пелось,
И легко дышала грудь,
И, конечно, не терпелось
На меня скорей взглянуть.
Фантазеры все поэты.
Потому решил поэт,
Будто я с другой планеты
Прибыла, как яркий свет.
Дочь ничем не хуже сына.
И поэту в первый раз
Я предстала напоказ,
Как на выставке картина.
И пришел он в изумленье:
«Дочка — просто загляденье!»
И глядел, разинув рот,
Сквозь оконный переплет.
Я заплакала с испуга
И не знала об одном,
Что мой плач не режет слуха
Человека за окном,
Что звучит мой плач, как скрипка,
Как свирель или зурна,
Для мужчины, чья улыбка
Ликовала у окна.
Думал он:
«Скажи на милость!
Схожа с маковкой вполне,
Существа не приходилось
Видеть крохотнее мне».

Я слегка поджала губки,
Словно думала:
«Ну что ж,
Согласовывать поступки
Ты теперь со мной начнешь.
Будешь вскакивать с постели
И бежать на голос мой.
И тебя в тиши ночной
Песни петь у колыбели
Научу я под луной.
И смогу,
как ни работай,
И в десятый раз и в сотый
Помешать тебе на дню,
И отцовскою заботой
Я тебя обременю.
Заведу свои порядки,
И, как маленький, играть
Ты со мною будешь в прятки,
Будешь, словно на зарядке,
Головою вниз стоять.
Будешь ты мне подчиняться,
Делать то, что прикажу,
То заставлю рассмеяться,
То возьму и рассержу.
То займусь сама игрою,
То включится вся родня
И, как старшую, порою
Будет слушаться меня.
Любопытство — не причуда,
Всех вопросами дойму:
«Для чего?..
Зачем?..
Откуда?..
Сколько?..
Где и почему?..»
И тебе еще придется
Много раз наверняка
Превращаться в иноходца,
Мне — в лихого седока.
И теперь тебе не просто
Задержаться где-нибудь
И домой вернуться поздно,
Дверь толкнув тихонько в грудь.
Может девочкою малой
Быть посредник и судья —
Все размолвки между мамой
И тобой улажу я.
А случись,
в краю высоком
У тебя вдруг ненароком
Мысль мелькнет на миг один:
«Эх, родился б лучше сын!» —
Мысль мелькнет, и станет видно
По лицу по твоему,
Что тебе, поэту, стыдно
Этой мысли самому.
Если брови сдвинув тучей,
Загрустишь ты от невзгод,
Я — весенний теплый лучик —
Растоплю на сердце лед».

Для родных на белом свете
Всех царей главнее дети,
И важней сановных лиц,
И любимее цариц.
Стал брильянт,
хоть мал, как точка,
Славой ценного кольца,
Так и маленькая дочка
Станет славою отца.
И во мне — твоей кровинке,
Словно солнышко в росинке,
Для тебя — таков закон —
Будет мир весь отражен.
Сердце греет человека,
Не скупится на тепло,
Хоть само оно от века,
Словно искорка, мало.
С первой маленькой смешинки
Смех рождается всегда,
А метель седым-седа
С первой маленькой снежинки.
Ниву желтую не сложно
Увидать за колоском,
И соленый берег можно
Видеть в камушке морском.
А за вишенкою алой
Лето красное встает,
А за девочкою малой —
Вся семья и целый род.
Край, что исстари не робок,
Край, что исстари высок,
Край, где, знатные, бок о бок
Встали Запад и Восток.

День за днем бежал к апрелю,
И сверкая и лучась.
Дал приют мне на неделю
Дом, в котором родилась.
Дом весь белый, словно утро
Преулыбчатого дня.
Стал гостиницей как будто
На неделю для меня.
Но у мира на примете
Новорожденные дети —
Не теряют зря минут
И быстрей грибов растут.
Потому, что есть дороги
И морская синева,
Солнцу кланяется в ноги
Пробужденная трава.
Потому, что манят дали,
Голубея ради нас…
«Счастлив будь, не знай печали,
Дом, в котором родилась!»
И, хоть мне покуда мало
Дней еще, не только лет,
Я сестрою старшей стала
Для родившихся вослед…
Няни в глаженых халатах,
Няни в роли провожатых
Хором мне,
не как-нибудь,
Пожелали:
«Добрый путь!»
Тут часы, как будто в сказке,
Тут и градусника ртуть,
Подскочившая от ласки,
Мне сказали:
«Добрый путь!»
А у самого порога,
Где исток брала дорога,
Где на солнце таял снег,
Ждало двадцать человек.
В чувствах родственных прилежный,
Надо мной сомкнулся круг,
И ко мне с любовью нежной
Протянулось сорок рук.
И поэт к орлиным кручам
Сердцем рвался оттого,
Что меня признали лучшим
Сочинением его.
И, похожий на мальчишку
Озорством своим чуть-чуть,
Ветер, мчавшийся вприпрыжку,
Крикнул мне:
«Счастливый путь!»
Зайчик солнечный веселый
На меня решил взглянуть,
Тополь веточкою голой
Мне махнул:
«Счастливый путь!»
А горы, крутой и властной,
Словно выдохнула грудь:
«Здравствуй, маленькая! Здравствуй!
Поздравляю! Добрый путь!»
Плыли белые, как хлопок,
Облака в сквозной денек.
«Добрый путь!» —
сказал Восток.
Запад, ставший с ним бок о бок,
То же самое изрек.
Край небес вдали задела
Моря синего волна.
Как зовут меня?
«Зарема!»
Кто я?
«Девочка одна!»

Месяц март. Весны зачин,
Скоро птиц примчатся хоры.
Шутит родич мой один:
«В честь тебя снимают горы
Шапки белые с вершин».
Сели с мамой мы в машину,
Придышалась я к бензину.
«Чья ты, девочка, не скроешь! —
Улыбается шофер. —
Драгоценнее сокровищ
Не возил я до сих пор!»
И уже мое рожденье
(Новым гражданам почет)
Городские учрежденья
Разом взяли на учет.
Райсовет.
Должны все дети
Записаться в райсовете.
Для девчонок и мальчишек
Позаботится он в срок,
Чтобы вдоволь было книжек,
И ботинок, и чулок.
Чтоб игрушек всем хватило,
Молока,
картошки,
мыла,
Вдоволь было бы конфет,
Были перья и чернила,
И тепло в квартирах было,
И горел в квартирах свет.
Дело знает райсовет!
Он для счастья человека
Разрешает сто задач.
И работает аптека,
И спешит к больному врач.
И автобусы
минутам
Строго счет ведут в пути.
И спешат по всем маршрутам
Пассажиров развезти.
И подходит к школьной парте
Ученик,
держа портфель…
Как весною пахнет в марте,
Как звенит ее капель!
Принимайте в синь, просторы,
В необъятную семью,
Небеса, моря и горы,
Дочку малую свою!
Мчит вода, как заводная,
И бежит ручей к ручью.
Принимай, страна родная,
Дочку малую свою.
Подними меня высоко
На плече своем крутом,
Чтобы видела далеко
Я на тыщу верст кругом.
Льются солнечные нити
На челнок земного дня.
Люди милые, примите
В человечество меня!

И на улицах центральных,
И вблизи снегов крахмальных,
Где в лугах трава, как шелк,
Близких родичей и дальних
У меня есть целый полк.
Говорит один упрямо:
«Дочка — вылитая мама!»
Возражают:
«Ты слепец,
Дочка — вылитый отец!»
Пусть там спорят, как хотят,
Пусть хоть бьются об заклад,
Но от сердца до собольих
Бровок темных, словно ночь,
На родителей обоих
Походить сумеет дочь!

За столом пируют гости.
Встал старик.
Виски белей
Газырей слоновой кости,
Славных горских газырей.
Поднял рог с вином янтарным,
Как в гостях заведено,
И движеньем благодарным
Добрый хлеб макнул в вино.
А со времени седого,
Если хлеб макнуть в вино —
Значит, с клятвой схоже слово
И торжественно оно.
Молвил он:
«Людей когда-то, —
Безднам всем наперекор,
Жажда воли, а не злата
Привела на гребни гор!
Теплый ветер
колыбели
Горцев маленьких качал,
И, дробясь о ребра скал,
Им речушки песни пели.
И однажды из тумана,
Как на крепость великана,
В свой поверив талисман,
Двинул войско шах Ирана
На кремневый Дагестан.
На отвесных камнях серых,
У разгневанной реки,
Шахских встретили аскеров
Обнаженные клинки.
Дым, что клочья черной шерсти,
Застил красный небосклон.
Вскоре дрогнули пришельцы:
Кто убит, а кто пленен.
О победе весть все выше
Мчалась всадником в горах.
Из шатра угрюмо вышел
Безоружный Надир-шах.
Был в чалме он,
а на пальце
Перстень — шахская печать.
«Кто, хотел бы я узнать, —
Возглавлял вас, андальяльцы?»
Тут горянка над собою
Подняла младенца.
«Вот
Кто возглавил мой народ,
Вел его от боя к бою!
Среди нас младенца с соской
Навсегда запомни, враг,
Потому что это горской,
Боевой свободы стяг!»
…Так почтенный муж,
возвысясь
Над притихнувшим столом,
Людям повесть о былом
Рассказал, как летописец.
Мчится речка от истока,
Речь порой близка реке.
Вдруг старик меня высоко
Поднял на одной руке.
«Я был избран тамадой, —
Молвил он, как лунь седой. —
По старинному завету,
Всех гостей прошу налить.
Мы за маленькую эту
Командиршу будем пить.
Прежде чем, —
добавил он, —
Мы осушим роги дружно,
Командирше имя нужно
Дать, как требует закон.
Помню я обычай давний
Брать у звезд их имена.
Юноши, откройте ставни!
Где там звездная казна?»
И явились звезды с неба,
Вспыхнули под потолком
И зажглись на ломтях хлеба,
На тарелках с шашлыком.
Окружили люстру вмиг,
Стала люстра незаметной.
Подозвал Захру старик —
Звездочку поры рассветной.
И шепнул на ушко мне:
«Видишь, как Захра прекрасна,
В ней, волшебной, все согласно
С пробужденьем в вышине.
Рядом звездочка другая
Ярко блещет у окна,
Приглядись-ка, дорогая,
Как застенчива она».
И добавил вслед за тем он:
«В сонме звезд ночной поры
Названа она Заремой —
Младшею сестрой Захры.
Будь Заремою и ты,
Славной тезкою звезды.
И гори, гори высоко —
Всем мила твоя краса…»
Звездный рой, дождавшись срока,
Возвратился в небеса.
И, сверкая во вселенной,
Вспоминал он тамаду.
И сказал старик почтенный:
«Пью за девочку-звезду!»

День за днем бежал, торопок,
Мчалось время, как седок,
Там, где, знатные, бок о бок
Встали Запад и Восток.
Где с любовью сложена
Обо мне была поэма.
Кто я?
«Девочка одна!»
Как зовут меня?
«Зарема!»
Словно лучшую из строк,
Это имя повторяет
Папа мой — стихов знаток,
И меня под потолок,
Улыбаясь, поднимает.
И одна у мамы тема,
День-деньской твердит она:
«Ешь, Зарема! Спи, Зарема!
Ты, Зарема, не больна?»
Снова утро заалело,
Стриж пронзает высоту.
«Выходи гулять, Зарема!» —
Распевает на лету.
Деревцо, хоть с виду немо,
Говорит со мной оно:
«Выходи гулять, Зарема!» —
Веточкой стучит в окно.
Снег и дождь, огонь и реки,
Лес и дол в родном краю
Предложили мне навеки
Дружбу верную свою.
Волны моря в темной пене,
Рядом с морем в лунный час
Колыбельные мне пели
Обе бабушки не раз.
И мое звучало имя,
Новь связав и старину.
Песен много спето ими,
Я из них спою одну.
«Пусть тебе приснится новый
Сон, как облачко, пуховый,
Сладкий, сладкий сон медовый…
Спи, Зарема, засыпай,
Баю-бай!
Ты не знаешь горькой доли,
Глазки сонные смежи.
Мы родились в хлебном поле,
В хлебном поле, у межи.
Взяв для хвороста корзинки,
Застелив травою дно,
В них домой нас по тропинке
Принесли давным-давно.
И заглядывать у печки
В колыбели к нам могли
И телята и овечки —
С ними рядом мы росли.
Времена теперь иные,
Лучше сказок времена.
Рады девочке родные,
Весь народ и вся страна.
На лошадке караковой
Прибыл сон к тебе медовый,
Сон, как облачко, пуховый…
Спи, Зарема, засыпай,
Баю-бай!»

Шла по улице пехота.
Я стояла в стороне.
Разом голову вся рота,
Повернув вполоборота,
На ходу кивнула мне:
«Знай, мол, девочка,
не кто-то
Говорит тебе, а рота!
День твой каждый, каждый час
Охранять моя забота,
У меня такой приказ!»
Я рукой бойцам махнула.
Вдруг улыбчивый старик —
Житель горного аула —
За моей спиной возник.
«Пусть тебя, — сказал он нежно, —
Солнце красное прилежно,
Выходя с рассвета в путь,
Будет за уши тянуть.
Длинноногий, вроде цапель,
Дождик, мастеру под стать,
Для тебя из теплых капель
Сможет бусы нанизать,
Чтобы ты росла большою
И счастливою росла,
Чтобы ты была душою
И богата и светла…»
Он направился вдоль сквера,
Добрый дедушка.
И тут
Мне четыре пионера
В шутку отдали салют.
И, летя вдоль моря, поезд,
В свете солнечном по пояс,
Загудел:
«Уу-уу-у!
Покатать тебя могу-у!
Всем в вагонах хватит места,
Пусть быстрей летят года,
Твоего уже приезда
Ждут другие города».
Плыл дымок, держась за ветер,
Били волны о причал,
Самолет меня заметил
И крылами покачал.
Через улицу решила
Перейти и я на сквер.
«Стоп!» —
команду дал машинам
Зоркий милиционер.

Незнакомых и знакомых
В пору снега и черемух,
Гордых,
памятливых,
смелых,
Именитых и простых
Вдохновленных и умелых,
Не лукавых, не скупых,
Как ягнята, мягкотелых,
И похожих на детей,
И сердитых,
вроде белых
Или бурых медведей,
Я людей благодарю,
«Здравствуйте!» — им говорю.
Старожилов, новоселов,
И печальных и веселых,
Ладных, толстых и поджарых
И молоденьких и старых,
В мастерских и на базарах
Я людей благодарю,
«Здравствуйте!» — им говорю.
Корабельщиков, артистов,
Маляров и поваров,
Почтальонов, и связистов,
И поэтов, и министров,
И балхарских гончаров,
И портняжных мастеров —
Всех, кто строит, пашет, сеет,
Учит,
лечит,
хлеб печет,
Все хорошее лелеет,
С нехорошим бой ведет, —
Я людей благодарю,
«Здравствуйте!» — им говорю.
Вот рука,
чей каждый палец
С остальными заодно.
И совсем не мудрено,
Что и русский и аварец,
Украинец и грузин,
Дети гор,
степей,
равнин
Стали,
распрям вопреки,
Пальцами одной руки.
И вблизи и вдалеке,
На каком бы языке
Ни беседовал в наш век
С человеком человек,
Я его благодарю,
«Здравствуй!» — гордо говорю.

Не скакалку и не мячик,
Не картинки, не альбом,
Из Москвы прислал мне мальчик
Куклу в платье голубом.
Шлет из Лондона в подарок
Куклу девочка одна.
На коробке восемь марок,
Рядом — адрес без помарок.
Мне посылка вручена.
Платье белое на кукле,
Очи будто бы миндаль,
И нейлоновые букли,
И нейлоновая шаль.
А у нас таких не видно,
Хоть давно уже пора.
Мне от этого обидно.
Неужели вам не стыдно,
Детских кукол мастера?
Лев британских островов
Поднимает грустный рев.
Что завидует он Стрелке,
Что завидует он Белке,
Это знает целый свет.
Отчего же вместо кукол
В магазинах столько пугал?
Иль сложнее всех ракет
Славы кукольной секрет?
А игрушки в магазины
Мастерские шлют и шлют,
Шьют игрушки из резины
И матерчатые шьют.
Ведь в стране у нас детей,
Сколько в Англии людей.
Значит, детские игрушки
И значимы и важны,
Значит, детские игрушки
Быть хорошими должны.
Позаботиться об этом
Призываем мы больших.
И к космическим ракетам,
Что летят к другим планетам,
Ревновать не будем их.
Дети в том не виноваты,
Что игрушки — вот беда! —
Для родительской зарплаты
Иногда дороговаты,
Хоть красивы не всегда.
И бывает, что не просто
Их купить из-за цены.
Убедительная просьба
Есть к правительству страны:
Сделать так, чтобы дешевле
Все игрушки были впредь.
Стал бы выглядеть душевней
Даже плюшевый медведь.
Но любые куклы серы
И с мячом играет кот,
Если девочку без меры
Все балуют круглый год.
Избалованные слишком
Оставляют,
не секрет,
Под дождем велосипед
И бывают к новым книжкам
Безразличны с малых лет…
Мчусь на улицу вприпрыжку.
Книжка поднята, как флаг.
Подарил мне эту книжку
Славный дедушка Маршак.

Дню минувшему замена
Новый день.
Я с ним дружна.
Как зовут меня?
«Зарема!»
Кто я?
«Девочка одна!»
Там, где Каспий непокладист,
Я расту, как все растут.
И меня еще покамест
Люди «маленькой» зовут.
Я мала и, вероятно,
Потому мне непонятно,
Отчего вдруг надо мной,
Месяц сделался луной.
На рисунок в книжке глядя,
Не возьму порою в толк:
Это тетя или дядя,
Это телка или волк?
Я у папы как-то раз
Стала спрашивать про это.
Папа думал целый час,
Но не смог мне дать ответа.
Двое мальчиков вчера
Подрались среди двора.
Если вспыхнула вражда —
То услуга за услугу.
И носы они друг другу
Рассадили без труда.
Мигом дворник наш, однако,
Тут их за уши схватил:
«Это что еще за драка!»
И мальчишек помирил.
Даль затянута туманом,
И луна глядит в окно,
И, хоть мне запрещено,
Я сижу перед экраном,
Про войну смотрю кино.
Вся дрожу я от испуга:
Люди, взрослые вполне,
Не дерутся,
а друг друга
Убивают на войне.
Пригляделись к обстановке
И палят без остановки.
Вот бы за уши их взять,
Отобрать у них винтовки,
Пушки тоже отобрать.
Я хочу, чтобы детей
Были взрослые достойны.
Став дружнее, став умней,
Не вели друг с другом войны.
Я хочу, чтоб люди слыли
Добрыми во все года,
Чтобы добрым людям злые
Не мешали никогда.
Слышат реки, слышат горы —
Над землей гудят моторы.
То летит не кто-нибудь —
Это на переговоры
Дипломаты держат путь.
Я хочу, чтоб вместе с ними
Куклы речь держать могли,
Чьих хозяек в Освенциме
В печках нелюди сожгли.
Я хочу, чтобы над ними
Затрубили журавли
И напомнить им могли
О погибших в Хиросиме.
И о страшной туче белой,
Грибовидной, кочевой,
Что болезни лучевой
Мечет гибельные стрелы.
И о девочке умершей,
Не хотевшей умирать
И журавликов умевшей
Из бумаги вырезать.
А журавликов-то малость
Сделать девочке осталось…
Для больной нелегок труд,
Все ей, бедненькой, казалось —
Журавли ее спасут.
Журавли спасти не могут —
Это ясно даже мне.
Людям люди пусть помогут,
Преградив пути войне.
Если горцы в старину
Сталь из ножен вырывали
И кровавую войну
Меж собою затевали,
Между горцами тогда
Мать с ребенком появлялась.
И оружье опускалось,
Гасла пылкая вражда.
Каждый день тревожны вести,
Снова мир вооружен.
Может,
встать мне с мамой вместе
Меж враждующих сторон?

Вижу я: плывет луна
Над горами дыней зрелой.
Кто я?
«Девочка одна,
А зовут меня Заремой».
Папа сел поближе к свету,
Папа стал читать газету.
Весь в раздумья погружен,
Словно целую планету
Пред собою видит он.
В мире страны разные,
Есть и буржуазные.
Папа брови сдвинул строже,
И окинул папин взор
Ту страну долин и гор,
Где людей по цвету кожи
Различают до сих пор.
Я мала, но знаю все же,
Что людей и в наши дни
Различать по цвету кожи
Могут нелюди одни.
Я хочу, чтобы в газете
Написали для таких,
Что людей всех делят дети
На хороших и плохих.
Нет различия иного.
И еще хочу сказать:
Сердце доброе от злого
Мы привыкли отличать.
Славься, добрая привычка!
Нет различия для нас,
Кто татарка, кто кумычка,
Кто еврей, а кто абхаз.
Будь японка или полька,
Будь индеец или швед,
Я — лишь девочка, и только,
Для меня различья нет.
От того, кто полон злобы,
Черной лжи ползут микробы,
А для нас не без причины
Ложь опасней скарлатины.
Самым светлым, человечным,
Благородным и сердечным
Окружать детей страны
Люди взрослые должны.
Пусть улыбчиво в окошки
Смотрит солнышко с утра.
И скакать на левой ножке,
И скакать на правой ножке
Начинает детвора.
Пусть зеленую рубашку
Носит дол
и дарит в срок
Мне лазоревый цветок,
Белоснежную ромашку,
Мака красный огонек.
И хочу среди двора я,
На лугу и на реке
Песни петь родного края
На родимом языке.
И пускай я мерзнуть буду,
Как в морозный день сайга,
Если пламя позабуду
Я родного очага.
На Луну
(все дети схожи)
Я слетать мечтаю тоже.
Но запомнит пусть Луна,
Что и мне всего дороже
Наша славная страна.
Рано утром на заре мой
Льется голос из окна.
Кто я?
«Девочка одна,
И зовут меня Заремой!»