часть 2
Восьмистишия
Расул Гамзатов
«Ранние гости недолго гостят», -
У нас говорят в народе.
Любовь еще утром явилась в мой сад,
Уж вечер – она не уходит.

«Я дал тебе, гостья, хлеб и вино,
Скорей уходи, не мешкай!»
«Я не гостья твоя, хозяйка давно», -
Отвечает она с усмешкой.
С чем мне сравнить мою любовь? Бог весть!
С письмом на промокательной бумаге,
Где очень просто обнаружить знаки,
Но далеко не просто их прочесть.

С чем мне сравнить мою любовь? Бог весть!
С первоначальным шепотом ашуга,
Когда поет он, не рождая звука,
Когда еще нет слов, но песня есть.
Только я подумал: нет сейчас
Удали, царившей здесь когда-то,
Как в андийской бурке мимо нас
Лихо пролетел джигит усатый.

Может статься, прав я не вполне
И не так уж безнадежно дело…
Те, кто рядом шел, сказали мне:
«Это был инспектор финотдела!»
Не печальтесь, кумык и эстонец,
Что народ ваш числом не велик.
Можно видеть из малых оконец
Океан и большой материк.

Пусть пространством одарен не щедро
Отчий край с незапамятных пор,
Могут быть необъятными недра
Невысоких разрушенных гор!
Зачем кривить душой, когда не раз
Бывало так, что шли мы на уступки?
Нас время гнуло, время било нас,
Мы совершали мелкие поступки.

Пусть будет жизнь трудна и не сытна,
Бери меня в любые переделки,
Но не прощай, Великая страна,
Ты никому из нас поступков мелких.
«Где, горянка, твои наряды,
Что ты ходишь в старом платке?»
«Я нарядам своим не рада,
Все лежат они в сундуке».

«Для чего им, горянка, мяться,
Для того ли они нужны?»
«Тот, пред кем бы мне наряжаться,
Не вернулся ко мне с войны!»
Я на земле, как в море, - то всплываю,
То вниз иду, где не видать ни зги.
Произношу какие-то слова я,
А вместо них лишь пена да круги.

Мы на земле, когда бывает туго,
Как в море, где не ходят корабли,
Плывем, и нет спасительного круга,
Нет маяка, нет берега вдали.
Люди, почему вы так медлительны?
Черепахи скупы на движенья,
Их медлительность не удивительна:
Черепахам жить сто лет, не менее!

Люди, почему вы так стремительно
Скачете, как зайцы в чистом поле?
Торопливость их не удивительна:
Зайцам жить всего пять лет, не более.
Махая над землей платком широким,
Нас поутру приветствует восход.
Махая над землей платком широким,
Прощальный знак закат нам подает.

Мне кажется: клонясь к земле все ближе,
Не солнце – сам я плавлю небосвод
И, опускаясь ниже, в свете рыжем
Сквозь слезы вижу свой былой восход.
Сердце джигита – горящий костер.
Девушка, будь осторожна:
Можно огонь погасить, разорить,
Искрой обжечься можно.

Сердце джигита – острый кинжал.
Девушка, будь осторожна:
Можно кинжал уронить, затупить,
Руку поранить можно.
Мы на земле, когда бывает туго,
Как в море, где не ходят корабли,
Плывем, и нет спасительного круга,
Нет маяка, нет берега вдали.
Такие вершины и скаты бывают –
С утра до заката их свет озаряет.
Бывают такие ущелья и слоны,
Куда проникает лишь свет отраженный.

О солнце мое, золотое светило,
Чей склон, чье жилье ты собой озарило?
В какой я теснине на дне поселился,
Что свет твой поныне ко мне не пробился?
Жалко парня: дождик все сильней,
Дождь такой, что к ночи не уймется.
Должен парень с милою своей
Встретиться, да, видно, не придется.

Жаль девчонку: у своих ворот
Ждет она, девчонке не до смеха.
Дождик льет, и милый не идет.
Неужели дождь ему помеха?
Если бы мужчины гор
Обладали бы крылами,
То среди орлиных гор
Были бы они орлами.

Если женщины у нас
Обладали бы крылами,
Славился бы мой Кавказ
Горлинками – не орлами.
Что делать мне с сердцем моим? Оно
Твоей подчинилось воле,
С ним сладить теперь тебе мудрено,
А мне и тем боле.

Как ребенка, сердце мое брала
Ты в руки еще недавно.
Но ты его удержать не могла,
А я и подавно.
В горах ручьев и речек изобилье,
В ручьях и речках чистая вода.
Из ручейков и речек воду пили
Отары туч и облаков стада.

Я ждал тебя, прислушивался, ты ли
Идешь к ручьям, где чистая вода.
Но ты не шла к ручьям. К ручьям спешили
Отары туч и облаков стада.
С туч свинцовых белой стаей
Снег летит апрельским днем,
Но, увидев землю, тает,
Прилетает к ней дождем.

Я к тебе крутой тропою
Шел – сердитый человек,
И растаял пред тобою,
Как в апреле тает снег.
И снова плачет в дождь скала у моря,
О чем она, понять я не могу.
Скала не женщина, но сколько горя
Ей довелось увидеть на веку!

Смеется поле вешнее спросонок,
Играя с теплым ветром в чехарду.
О чем оно? Хоть поле не ребенок,
Что это поле знает про беду?
В селенье нашем не одно столетье
Петляет змейка маленькой реки.
Когда-то в ней плескавшиеся дети
Теперь уже седые старики.

А речка эта по лугам и склонам,
О времени забыв, на зависть нам,
Летит, журчит, смеется, как ребенок,
Звенит, лопочет, скачет по камням.
Дети плачут, а мы не можем
Их спросить и понять почему.
Я сегодня горюю тоже,
Отчего – я и сам не пойму.

Что-то жалобно воет ветер,
Дождик что-то не так идет.
В небе солнце что-то не светит,
У тебя что-то голос не тот.
Я лежу на траве. Издалека я
На аул гляжу в вечерний час.
В отдаленье огоньки мелькают –
Этот загорелся, тот погас.

Множество огней мерцает красных,
Множество мерцает золотых.
Светятся одни, другие гаснут,
Как сердца товарищей моих.
Даже незаметные песчинки
Ногу до крови сотрут в пути,
Попадут в чарыки иль в ботинки –
Вытрясай, а то нельзя идти.

Я, мой друг, стихов твоих до точки
Дочитать не мог, сказал: «Уволь».
Неуклюжие слова и строчки,
Как песчинки, причиняют боль.
В селенье, место отыскав повыше,
Я строил саклю, с корнем рвал траву.
Построил, пожил, а трава на крыше
Растет и словно шепчет: «Я живу!»

Как ни срывай в траву, она воскреснет
Не под ногами, так над головой.
И я сказал свое любимой песне:
«Будь схожа, песня, с горною травой».
Сердце мое – это праздничный стол,
Где пир всегда разливанный,
Я друга позвал, и друг мой пришел,
Ты пришла нежданно, незванно.

И встали мы пред тобой, молодой,
Как при торжественном тосте.
Ты стала хозяйкою, тамадой,
А сам я всего лишь гостем.
Я думал, деревья в цвету белоснежном,
А ближе подъехал – деревья в снегу.
Я думал, ты любящей будешь и нежной,
Попал я впросак, а уйти не могу.

Помчался я тропами горного края
И бурку не взял, а в ущельях дожди.
Моя дорогая, моя ледяная,
Скажи мне, что делать, согрей, пощади!
С тех пор, как встретились мы на земле,
Угомонились снегопады злые,
Растут цветы такие в феврале,
Как мы искали, встретившись впервые.

Весь год в садах весна белым-бела
Свой цвет роняет с яблонь к нам на плечи.
Я помню: на земле зима была
В последний раз до нашей первой встречи.
«Чего опечалился, что ты затих,
Мой попутчик, мой новый друг?
Что сдвинул папаху с бровей густых,
На полслове осекся вдруг?»

Так спросил я друга вечерней порой,
И друг мой к окошку прильнул:
«Есть гора за той далекой горой,
А за ней мой родной аул».
Как чабаны, вершины на рассвете
В больших папахах белых облаков,
И ручейки в снегу звенят, как дети,
Освободясь от ледяных оков.

Чуть слышится невнятный звон капели,
А в сакле на постели, у стены,
Старик больной вздыхает: «Неужели
Не будет больше на земле весны?»
Любовь, давай себя сравним с пандуром!
Я – дерево пандура, ты – струна…
Не быть ему ни радостным, ни хмурым,
Он мертв, пока не зазвучит она.

Любовь, давай себя сравним с кинжалом!
Ты – лезвие, а я твои ножны.
Я легковесен без тебя и жалок,
Ножны пустые в деле не нужны!
Твои слова – слова хорошие,
На сердце попадают мне,
Как гривенники, в воду брошенные,
Блестящие на самом дне.

И отражается несмелая
Твоя слеза в глазах моих,
Как в речке куропатка белая,
Что прячется в кустах густых.
Кругом говорят, я в любви тороват,
Кругом говорят, погулял я немало.
С одной, говорят, и с другой, говорят,
Грешил, говорят, добавляют «Бывало!»

Не верь, не грешил я, грешить не умел
С тех пор как я помню себя, дорогая,
Тебя лишь одну я любил и жалел,
Хоть так и не знаю, кто ты такая.
Мой сосед, глаза прищурив карие,
Говорил, мы слушали рассказ.
Вдруг с кувшинами горянка старая
Тяжко прохромала мимо нас.

И тогда старик, рассказ свой комкая,
Взглядом ту старуху до угла
Проводил и прошептал вдогонку ей:
«До чего же хороша была!»
Моя любовь – чинара – два ствола.
Один зачах, другой покрыт листвою.
Моя любовь – орлица – два крыла,
Одно взлетает, падает другое.

Болят две раны у меня в груди.
В крови одна, рубцуется другая.
И так всегда: то радость впереди,
То вновь печаль спешит, ее сменяя.
Я нравом неунылый человек,
Я грустен по твоей недоброй воле.
Когда метель зимою сыплет снег,
Она сгибает тополь в чистом поле.

Я нравом далеко не весельчак,
Но я согрет твоим теплом лучистым.
Когда весна рассеивает мрак,
Вновь оживает тополь в поле чистом.
Я не хочу тебе петь колыбельной,
Чтоб ты спокойно спала,
Встать я хочу над твоею постелью
И простоять досветла.

Буду я ночью осеннею, длинною
Молча хранить твой покой.
Кленом, склоненным над спящей долиною,
Тихой скалой над рекой.
Я о тебе, кто мне всего дороже,
Боюсь писать стихи. Вдруг, их прочтя,
Другой, меня достойней и моложе,
Тебя полюбит тоже не шутя.

Я о тебе, кто мне всего дороже,
Боюсь писать. Вдруг кто-нибудь любя,
Заговорит с другой, любимой тоже,
Словами, что нашел я для тебя.
Ты права, с годами я мрачнею,
Нет у нас того, что раньше было.
Раньше я с тобой делился всею
Радостью, что юность мне дарила.

Верь, не стал я хуже, хоть делюсь
И не всем с тобою, как вначале,
Просто огорчить тебя боюсь,
Разделив с тобой свои печали!
Слово скажи, погляди на меня,
Знак мне подашь – я взойду на вершину,
Скажешь – я брошусь в объятья огня,
Брошусь в морскую пучину.

Я обойду половину земли.
Имя прославлю твое, дорогая.
Сделаю все, только ты повели
Да поцелуй, провожая.
Как ни срывай в траву, она воскреснет
Не под ногами, так над головой.
И я сказал свое любимой песне:
«Будь схожа, песня, с горною травой».
Если бы любовь на дно
Бросил бы я в море,
Пересохло бы оно,
Рыбакам на горе.

Если б страсть мою взяла
Эта ширь без края,
То сгорела бы дотла
Вся земля родная.
Высокие травы родимого края
Июльское солнце сжигает дотла.
И я, как трава, увядаю, сгораю,
Хоть мне твоего не хватает тепла.

От ливня июльского никнет пшеница,
Всплывает на озере донная муть.
А мне бы напиться, а мне бы напиться,
А мне бы в бездонных глазах утонуть.
Целуются пары под старыми вишнями,
Мне слышится вечером шепот невнятный.
О, первые встречи и клятвы чуть слышные,
Уже вы далеки, еще вы понятны!

Весеннее вишенье, ночи безлунные,
Те ночи, когда мы чисты и крылаты,
На скверах деревья состарились юные,
Где первые клятвы шептал я когда-то.
Когда, бывало, опускался вечер,
Набросив шубу на громады скал,
Своим тулупом мне окутав плечи,
Отец меня на крышу поднимал.

Белеют на висках моих седины,
Но, кажется, гляжу я до сих пор,
Укутанный в отцовскую овчину,
Все с той же крыши на громады гор.
«Эй, красавица, я не пойму,
Что глядишь ты грустно и сурово?»
«Чтобы выйти к другу своему,
Нет платка, нет платья дорогого!»

«Ну, а ты, дурнушка, что грустна,
Шаль твоя нова, шелка искрятся?»
«Что шелка, зачем мне шаль нужна,
Если не пред кем мне наряжаться».
Еще давным-давно, себе на горе,
Я посвятил тебе свой первый стих,
Смеялась ты и вышла замуж скоро:
Муж – милиционер в чинах больших.

Я стал поэтом. Ты считаешь это
Своей заслугой. Что тебе сказать?
Когда ты можешь создавать поэтов,
Супруга научи стихи слагать.
Горной речки глупая вода,
Здесь без влаги трескаются скалы,
Почему же ты спешишь туда,
Где и без тебя воды немало?

Сердце, сердце, мне с тобой беда,
Что ты любящих любить не хочешь?
Почему ты тянешься туда,
Где с тобою мы нужны не очень?
Не затем пишу, чтоб забавляла
Песнь моя любимую мою.
Я хочу, чтобы друзьям в бою
Песнь моя сражаться помогала.

Не затем пишу, чтоб забавляла
Песнь моя подвыпивших гостей.
Я хочу, чтоб родине моей
Песнь моя трудиться помогала.
Разбуженный любовью на рассвете,
Пишу стихи о милой, но она
К ним равнодушна, и в минуты эти
Лежит в объятьях сладостного сна.

Всю ночь не льну я головой к подушке,
Пишу во гневе, недруга кляня,
А недруг веселится на пирушке,
Не вспоминая даже про меня.
«Эй, кошка, куда ты несешься опять?»
«Бегу от собаки, что гонит меня!»
«Эй, пес, кто тебя заставляет бежать?»
«Охотничий посвист да топот коня!»

«Эй, конь, отчего твой стремительный бег?»
«Вздымается плеть седока надо мной!»
«А ты целый век что спешишь, человек?»
«Когтит меня время, трубя за спиной!»
«Огненна одна нога у лжи,
Лед второй испытан в смертном деле.
Как же не обуглились, скажи,
Наши души? Не заледенели?»

«Щит вздымая над душой людской,
Правда руку пламенно простерла
И схватила ледяной рукой
Ложь коротконогую за горло!»
«Смотри: он сед, как выси гор,
А роль избрал лжеца отпетого!»
«Чей он отец? Еще позор
На сына ляжет из-за этого».

«Глянь: молод он, а как матер,
Ложь мелет с хитростью бесовскою!»
«А чей он сын? Еще позор
Падет на голову отцовскую».
Если дружбы ты верен заветам,
То хотел бы я знать, для чего
Ты настраивал струны при этом
На пандуре врага моего?

Небеса над горами едины
И для ворона, и для орла.
Но ни разу, хоть вечность прошла,
Не видали их вместе вершины.
Совет молодому поэту

Послушай, друг мой, дельного мужчину
И, словно саблей, росчерком пера
Сам отсеки пустую половину
От тех стихов, что сочинил вчера.

Ты вспомни, как повисла от раненья
У Алибека храброго рука,
И он ее отсек в пылу сраженья,
Чтоб не мешала, молнией клинка.
Пахарь я, и, помню, слышал повесть,
Что, уйдя по пояс в облака,
Возлежит весь шар земной, покоясь
На рогах вселенского быка.

А сегодня в мире так тревожно,
Что казаться стало под луной:
Возлежит, покоясь ненадежно,
На рогах быка весь шар земной.
Не пора ль, Емельян Пугачев,
Объявить наравне с Салаватом
Удалого тебе Шамиля
Соподвижником или собратом?

Ты престолу царицы грозил,
И в стране тебя славой венчали.
А Шамиль, хоть сражался с царем,
Оказался как будто в опале.
Шамиль отвагу не давал в обиду,
И нашивали, чтобы ведал срам,
В горах на зад трусливому мюриду
Клок войлочный, как повелел имам.

Эй, стихотворцы робкого десятка,
Когда бы славный здравствовал приказ,
То к заднице пришит был для порядка
Клок войлочный у каждого из вас.
А сегодня в мире так тревожно,
Что казаться стало под луной:
Возлежит, покоясь ненадежно,
На рогах быка весь шар земной.
Вдвоем при звездах, словно при лампадах,
Аллах и я, беседуя, сидим.
То сходимся во мнении мы с ним,
То спорим и расходимся во взглядах!

Насупясь, он корит меня в грехах,
И голову склоняю я в печали,
Но говорю, вздыхая: «О, аллах!
Бываешь сам ты справедлив всегда ли?»
Из автобиографии

Явилась Муза мне на милость,
Но дунул черт во все нутро -
И словно в бездну провалилось
Мое невечное перо.

Вздыхал я: «Экая досада,
Ведь было здесь оно вчера».
А Муза оказалась рада
Пропаже моего пера.
Нас никто за милость не осудит
Нынешней и завтрашней порой.
Если гнев моим стремянным будет,
Окажусь во прахе под горой.

Прояви, душа моя, усердье,
Безотказно, по любой поре
Пусть подаст совет мне милосердье,
Чтоб стоял шатер мой на горе.
О дружбе

Ты счастлив тем, что многие года
Живешь спокойно, с бурями не споря,
Друзей не знаешь, то есть никогда
Ни с кем не делишь радости и горя.

Но если даже прожил ты сто лет
И голова, как мудрость, поседела,
Тебе при людях говорю я смело,
Что не родился ты еще на свет.
«Не бойся врагов, стихотворец! Взгляни,
Как верных друзей твоих много везде!»
«А если в день черный изменят они?»
«Не бойся! Жена не оставит в беде!»

«А если изменит жена?» - «Ничего!
Есть отчие горы в рассветном дыму».
«Чего же бояться тогда?» - «Одного:
Опасной измены себе самому!»
Третий лишний

Что не бывает в наши лета?
И я поныне не забыл,
Как враждовали два поэта
И как их третий примирил.

Былые схватки позабылись,
И оба, эка благодать,
Они в борьбе объединились
И стали... с третьим враждовать.
Как струн ни касайся, останусь я хмур
Коль рокоту моря не вторит чунгур.
Как песню ни пой - холодны в ней слова,
Когда не шумит в них под ветром трава.

И тот не художник, хоть выбился в свет,
Который не создал еще твой портрет.
И книге короткая жизнь суждена,
Когда о тебе умолчала она.
Песнь моя, бок о бок с ложью
Ни к вершине, ни к подножью
Не лети в кругу годин,
Знай: до бездны шаг один.

Песнь моя, во имя чести
Не пируй ты с ложью вместе,
Небо гром метнет на вас,
Пропадешь, не ровен час!
«Все в мире плохо и порядка нет!» -
Сказал поэт и белый свет покинул.
«Прекрасен мир», - сказал другой поэт
И белый свет в расцвете лет покинул.

Расстался третий с временем лихим,
Прослыв великим, смерти не подвластным.
Все то, что плохо, он назвал плохим,
А что прекрасно, он назвал прекрасным.
Трус

«Спрячь меня, дорогая,
Я весь леденею от страха.
Что мне делать, скажи?
Сына ты пожалей…»

«Сбрей усы, мой сынок,
Брось кинжал и папаху,
В мой платок завернись
И в могилу сойди поскорей».
«Пошли со мной, джигит!» - «Куда?»
«Связала бы твой рот оскома.
Когда спешишь спросить «куда?» -
То лучше оставайся дома!»

«Пошли со мной, джигит!» - «Пошли!»
«Да будет верный и бедовый
Во всякий час в любой дали
Друг у тебя, на все готовый!»
«Что исподлобья смотришь ты, дружище,
Иль плох аул?» - «А разве он не плох?
Надгробья покосились на кладбище,
Вокруг могил растет чертополох».

«Как нравится тебе аул, дружище?»
«Достоин самой доброй он молвы:
В нем белют камни на родном кладбище
И на могилах не растят травы».
«Пошли со мной, джигит!» - «Пошли!»
«Да будет верный и бедовый
Во всякий час в любой дали
Друг у тебя, на все готовый!»
Божественной достигнув высоты
И отражая дней своих приметы,
Художники сумели на холсты
Перенести библейские сюжеты.

Пишу в стихах, любовью обуян,
Я образ твой, хотя запрет на это
Давным-давно как наложил Коран,
Но страсть моя сильней его запрета.
Под луною

Не лучший я из тысячи других,
Но ты, когда-то встретившись со мною,
Вообразила, будто под луною
Из тысячи я лучше остальных.

Не худший я из тысячи, поверь,
Но ты моей ослеплена виною,
И потому из тысячи теперь
Кажусь тебе я худшим под луною.
Как будто бы зажженная свеча,
Та женщина возникла предо мною,
И на нее, как стоя пред стеною,
Я из-за твоего гляжу плеча.

Назначил бы свиданье под луной
Владелице пленительного взгляда,
Но между этой женщиной и мной
Ты – непреодолимая преграда.
Если ты мужчина, узаконь
И предай огласке повсеместной,
Что мужское сердце – это конь,
Скачущий в горах над самой бездной.

Женщина, а ты мне подтверди –
Это ведь не вымысел, а правда, -
Что плывет у женщины в груди
Колыбель, покачиваясь плавно.
Слетел ко мне голос таинственнокрыло
Над белой купелью стремительных рек:
«Знай, в мире подлунном все было, все было,
Что пережил ты за обыденный век.

И может быть, впрямь от любовного зова
До черного дня и заплаканных глаз
Все так для тебя изначально и ново,
Хоть было до этого тысячу раз».
Наступили весенние дни,
Снова птицы ворвались в дубравы,
Ничего-то не знают они
О великом недуге державы.

Был когда-то беспечен я сам,
Походя на веселую птицу.
Нынче внемлю иным голосам,
И слеза прожигает страницу.
- Почто не приходите нынче ко мне,
Стихи, не рожденные из-за боязни?
- Из племени мы воробьиного разве,
Чтоб взмыть, когда сокола нет в вышине?

- Любовь, что покинута в страхе была,
Прости и вернись, позабыв о печали.
- Я звездного рода, оценишь едва ли
Приход мой теперь, если сгинула мгла!
Был я кровными долгами
Облечен.
И бой вести
Рвался с давними врагами
У товарищей в чести.

И не думал, что способен
В соплеменном мне краю
Верный друг, как недруг злобен,
В спину выстрелить мою.
О радио, ты бога не гневи,
Восьмиминутный даровав мне срок,
Чтобы восьми избранницам в любви
Восьмого марта я признаться мог.

Восьми минут не мало ли на них
Или минутой обойдусь вполне?
Не мало ли мне женщин восьмерых,
А может, и одной куда как много мне?
Поэтом не был я, когда с вершины
Твое влюбленно имя прошептал.
И песнею с той памятной годины
Оно слывет, уплыв за перевал.

Изречь немало, сделавшись поэтом,
Напевных слов мне было суждено,
Но не твое ли имя в мире этом
Есть лучшее, что мной изречено?
В подножье гор и около вершин
Сливаются,
достойные родства,
Полуденных небес ультрамарин,
Полуденного моря синева.

Сквозная даль,
ты облаков не хмурь
И белый парус предо мною вскинь…
Какая неизбывная лазурь,
Какая удивительная синь.
Пастух говорил, что ни горя, ни зол
Не знал он, не клял свою долю,
Покуда теленок один не нашел
Дорогу к пшеничному полю.

И предо мною все было светло,
Не знал я беды-тревоги,
Покуда сердце к тебе не нашло
Проклятой своей дороги.
– Что хмуришь брови, словно от недуга?
– Обидел тот, кто мне дороже всех.
– А ты прости великодушно друга,
Еще, поверь, он искупит свой грех.

– Пускай бы лучше тот меня обидел,
Кто слыл врагом и честно ненавидел,
В печали я не опустил бы крыл,
А друг обидел – белый свет не мил.
Товарищи далеких дней моих,
Ровесники, прожившие так мало!..
Наверное, остался я в живых,
Чтоб память на земле не умирала.

На поле боя павшие друзья -
Вас было много, страстно жизнь любивших.
Я ведаю: в живых остался я,
Чтоб рассказать о вас, так мало живших.
На неведомых перронах
Выхожу я из вагона
На коротких остановках:
Вдруг увижу я тебя!

В дальних странах незнакомых,
На чужих аэродромах
Выхожу: вдруг ту увижу,
Что похожа на тебя!..
Жизнь капризна. Мы все в ее власти.
Мы ворчим и ругаем житье.
...Чем труднее она, чем опасней -
Тем отчаянней любишь ее.

Я шагаю нелегкой дорогой,
Ямы, рытвины - только держись!
Но никто не придумал, ей-богу,
Ничего, что прекрасней, чем жизнь.
– Пускай бы лучше тот меня обидел,
Кто слыл врагом и честно ненавидел,
В печали я не опустил бы крыл,
А друг обидел – белый свет не мил.
Все людям снится: радость, грусть
И прочный мир в дому...
Но только наши встречи пусть
Не снятся никому.

Пускай никто о нас с тобой
Не ведает вокруг -
Про наше счастье, нашу боль
И песни первый звук...
Чем больше и ярче весна –
Тем пение птиц веселее.
Но песнь их умолкнуть должна,
Едва лишь земля побелеет.

Чем снег тяжелей у крыльца
И чем безнадежней ненастье –
Тем трепетней песни певца,
Тем больше тепла в них и страсти.
Мой друг не пишет мне писем,
Мой друг не пишет мне писем.
Я сам пишу себе письма,
Как будто пишет мне друг.

Я письма читаю соседям,
Я письма читаю соседям –
Прекрасные добрые письма,
Которых не пишет мне друг.
Я проснулся на рассвете –
В небе ни единой тучи.
А вчера был дождь и ветер,
Мир был весь в слезах горючих.

Кто ж так высоко-высоко
В небо поднялся с метлою
И подмел в мгновенье ока
Небо, скованное мглою?
Размытые контуры скал –
День туманный и мглистый с рассвета.
Он пришел к нам, спустился, настал,
Но солнце оставил где-то.

Он похож на коня, что во мгле
Возвращается с поля сраженья,
Оставив лежать седока на земле
Без движенья…
Если в доме своем говорю - говорю я с тобой,
А когда я молчу - говорю я с землей голубой,
Говорю с нашим веком и с миром, когда я молчу,
Обращаюсь к родимым горам, и к волне, и к лучу…

А в пути говорю со вселенной - когда говорю,
А когда я молчу - значит, подле тебя я парю
И с тобою одной говорю - не с простором морей,
С моей утренней песней и сказкой вечерней моей…
Порою на волну похож я, что летит,
Бросается вперед, препятствия все руша,
Кидается, спешит, как будто предстоит
Великие дела ей совершить на суше.

Но вдруг - стремглав назад, испуга не тая:
Да можно ли так жить, от моря отрываясь?!
Порою, Дагестан, теряю силы я,
Когда я о скалу твою не опираюсь.
Печальный мой сосед, ты говоришь о том,
Как мне везет во всем - со мной судьбы, мол, милость...
Ты так не говори: встречался я со злом
Так часто, что тебе такое и не снилось...

Счастливый мой сосед, рассказываешь ты
О горестях моих, о бедах, о печали...
Ты так не говори - ведь больше доброты,
Чем встретил в жизни я, ты повстречал едва ли.
Проклятие тебе, кинжал мой, коль из ножен
Я выхвачу тебя до часа слез и бед.
Проклятие тебе, мой стих, знай - ты ничтожен,
Когда ты просто так - пустой душою спет...

И дважды проклят будь, коль в час жестокой брани,
Кинжал мой, отдыхать ты будешь на стене.
И дважды проклят будь, в дни грозных испытаний,
Мой стих, коль станешь ты держаться в стороне...
Обременен печалями, сразиться
С тобою, соловей, я не смогу…
С моим напевом твоему не слиться -
Не знавшему тоски ветвей в снегу.

Тебе желанен теплый край в лазури,
Мне дорог гор моих суровый склон,
Где в мрак и стужу пели на пандуре -
Что из засохшей ветви сотворен…
Что красиво в горах - за пределы беру Дагестана:
Вот, мол, мы, - что имеем и чем мы гордимся по праву.
Красоту на чужбине - в пределы несу Дагестана:
А вот это они, мол, творят человеку на славу.

Нет на свете народов плохих - это знаю на деле…
Всем любовь свою щедро дарите - и нежность, и дружбу.
В мире нет языка, на котором бы песен не пели,
Этой музыке жизни внимая - бросайте оружье!..
Быть домом должен всякий дом,
Дорога быть должна дорогой.
И рогом - рог, и стих - стихом,
И этих истин ты не трогай.

Нет в очаге огня - беда,
Какая б ни была причина.
Конь должен быть конем всегда,
Мужчиной должен быть мужчина.
Запомни, песня, что трястись тебе
В одной телеге с ложью неуместно:
Столкнет с телеги на крутой тропе -
Сломаешь шею, скатываясь в бездну.

Запомни, песня, ты жилья не строй,
Сдружась с обманом, ни за что на свете:
Даст крыша течь весеннею порой -
И рухнут стены, лишь подует ветер.
Май. Травы подымаются все выше.
Стоит седая женщина на крыше - сын на войне убит…
Другая с родника бредет устало,
Его невеста, что женой не стала… Сын на войне убит…

Смеются дети, как везде на свете,
Не им рожденные смеются дети… Сын на войне убит…
Весна, поля, и песни, и отары,
Все без него - и молодой и старый… Сын на войне убит…
Мне нужен колокол стозвонный,
Чтобы в бездонной вышине
Он пел о радости бессонной,
Когда приходишь ты ко мне.

Мне нужен колокол огромный,
Чтоб ночью он и среди дня
Гудел о грусти неуемной,
Когда уходишь от меня.
Ветер в дом врывается с простора,
Проникает сквозь окно и дверь.
Наши несогласия и споры
С улицы впустили мы, поверь.

В комнату ни снег, ни дождик летний
Не слетают: здесь тепло и свет.
Эти разговоры, эти сплетни
С улицы: у нас их дома нет...
Утро моей жизни! Не измерить,
Сколько я с друзьями ликовал.
Вечер моей жизни! Не поверить,
Как я в одиночку тосковал...

Небо, звезд не зажигай ты лучше,
Пусть они исчезнут без следа...
И меня рассказами не мучай
О друзьях, ушедших навсегда...
Был рад отец и радостны соседи,
Когда я появился на земле.
Еще бы, новый горец есть на свете -
Событие немалое в селе.

О, как мне жить и петь, скажи на милость,
Все думаю не в шутку, а всерьез:
Чтоб радость та вовек не омрачилась,
Что я своим рождением принес...
Сердце мое - в огне, сердце мое - в огне...
Крыльев нет у меня - с сердцем что делать мне?..
Крылья есть у меня, чувствую за спиной,
Как высоки хребты, вставшие предо мной!..

Горы я одолел, горы перелетел...
Моря гудит простор: есть ли ему предел?..
Тяжки пути любви, нет тех дорог трудней -
Сколько преград пред ней... Сколько преград пред ней…
Нет на свете народов плохих - это знаю на деле…
Всем любовь свою щедро дарите -
и нежность, и дружбу.
В мире нет языка, на котором бы песен не пели,
Этой музыке жизни внимая - бросайте оружье!..
Отцовские плечи... Я помню те дни как сейчас:
Когда, как на скалы, мальчишкой взбирался на вас,
И сверху все видел, что нам показали отцы,
И видел иные начала, иные концы...

Отцовские плечи... Простор обошел я земной,
Но те же утесы все так же крепки подо мной...
И вижу все то, что отцы показали вдали,
Вижу и то, что отцы увидать не смогли...
На целом свете хлеба нет вкусней,
Чем выпеченный матерью для сына...
Огня нет в мире жарче и светлей,
Чем матерью зажженный в мгле камина.

Прекрасней материнской песни нет,
С душой моей созвучной и согласной.
На всем ее любви высокий свет:
О матери я думаю всечасно...
Люди - мы мешки, мешки точь-в-точь,
А Земля - груженая подвода.
Белый конь и черный - День и Ночь -
Тащат эту ношу год за годом.

По путям, где ямы и витки,
По крутой дороге и неровной,
Чтоб в конце дороги те мешки
Высыпать в один сундук огромный.
Пела на скалах высоких ты с бубном в руках -
С детства та песня мне в душу навеки запала.
Пела, на крыше застыв, с малышом на руках,
В сердце моем эта песня жива - не пропала...

Пела ты песню, склонясь у могильных камней...
Мчатся, летят журавли мои в дальние дали...
Нет твоим песням конца в беспредельности дней,
В смене веков все звучат, как извечно звучали.
Средь скал этих грозных рожденные дети:
Кто гибнет в младенчестве, кто остается.
Но те, что остались, - остались навеки,
В папахах, на брови надвинутых низко.

О край мой, привычный к напевам пандура,
Как много оборвано струн твоих звонких,
Как много забыто мелодий неспетых,
Но те, что остались, - остались навеки.
Я влюбился - дайте мне коня!
Нет преград отныне для меня.
Дайте мне кинжал - в руках моих
Сталь его смягчится в тот же миг.

Я влюбился - дайте спеть, молю!
Так спою - что мир ошеломлю!..
Мне б еще лишь день один прожить -
Смерть меня не сможет устрашить...
О луна, кто тебя пополам разрубил?
Половина плывет в небесах меж светил.
А другая - точь-в-точь, ясно видится мне -
Проплывает по глади морской в тишине...

Не пойму я, где подлинник, где перевод...
Но на всех языках тебя ночь напролет
Миллионы читают - глаза и сердца -
И не могут никак дочитать до конца.
Задумавшись, иду тропой лесной,
Под шорох трав вечерний, полусонный.
И вдруг - прозрачный пруд передо мной,
Деревьями лесными окруженный.

Я будто бы проснулся... И внизу
Деревья те же вижу, что в лесу,
Но мне стволов не тронуть на ходу...
Мечты мои - деревья те в пруду...
Наверное, наша земля не кругла:
Ведь слишком пути ее кривы!
Один на плечах ее жаждет нести,
Другой ее топчет спесиво.

Наверно, не вертится наша земля -
Войдите в ее положенье:
Кто тянет вперед, кто толкает назад -
И только мешают круженью.
Я в горах, где стелется туман,
Видел, на спираль тропинки глядя:
Впереди ишак. За ним баран.
Конь и человек шагают сзади.

На дорогах самых разных стран
Вижу я порой картину эту:
Впереди ишак. За ним баран.
Лошади и люди сзади где-то.
Смерть сама по себе не пугает меня:
Просто - главную песнь я еще не допел
И любимой своей до последнего дня
Настоящего слова сказать не успел...

И ни миру, ни времени я до конца
О тебе, Дагестан, не успел рассказать,
Одного хитреца, одного подлеца
Не сумел осадить, не сумел наказать...
Молчать о болезнях даю себе слово,
Прекрасную женщину вспомнив одну...
Пускай я старею - «Ну, что ж тут такого?..» -
Шепчу я, далекую вспомнив весну.

Пускай я умру - не забуду тот поезд,
В котором я ехал с тобою три дня.
Пусть будет мороз и сугробы по пояс -
Но только и я ведь сидел у огня...
Множество талантливых поэтов
Время позабыло оттого,
Что в их песнях, вдохновенно спетых,
Не было Кавказа своего.

И немало воинов бесстрашных
Позабыто временем уже:
Не было у них, стальных, отважных,
Ни отца, ни матери в душе...
Воспоминание

Напали с громким лаем на меня
Собаки чуть не со всего селенья:
Хорошее нашла увеселенье
Собачья свора среди бела дня!

«Ты не пугайся! - мне сказал отец. -
Они между собой перегрызутся,
Да и к тебе покорно приплетутся,
Зализывая раны, под конец...»
Уходят годы. И снега с высоты
Слетают над старым и малым
И прячут зеленые наши мечты
Под белым своим покрывалом.

Но счастье в другом... Повелось испокон -
Растают снега неизбежно,
Наследникам нашим - и это закон -
Останутся наши надежды.
Один бокал я выпил - мелодия явилась,
Второй бокал я выпил - лилась она и длилась.
А третий раз я выпил - и песня задрожала.
Еще раз выпил - песнь со страхом убежала.

Потом я у пустого решил спросить бокала:
Где музыка, скажи мне, с мелодией что стало?
Бокал ответил: песня разута и раздета,
Хмельная и больная, чуть слышно стонет где-то.
Дождь делает что хочет,
Его попробуй тронь!
Повсюду ветер бродит,
Как без уздечки конь.

Ты, человек, не ветер,
Не дождь - твои слова:
Пусть их диктует сердце
И правит голова.
Кто знает меня лучше, чем я сам?
Лгуны, в лицо мне вдохновенно льстящие?
Кто знает меня лучше, чем я сам?
Злодеи, за спиной моей свистящие?

Сам прокурор себе я и судья,
И сам врачую я свои болезни.
Все раны исцелят - уверен я -
Мои года, мои стихи и песни.
Есть боевое знамя
У каждого полка -
Хранит его в сраженьях
Солдатская рука.

Есть боевое знамя
У каждого певца -
Любовь храню, как знамя,
До самого конца.
- О, птицы, о чем ваша песня, скажите?
- Она о птенцах с незапамятных пор.
- Деревья, а вы отчего так дрожите?
- От страха, что головы срубит топор.

- О, дети, кого вы все время зовете?
- Конечно же маму - всегда и сейчас.
- Колеса, скажите о вашей заботе!
- Погода да путь - две заботы у нас.
С самим собой поговорю сперва,
Потом с тобою говорить я стану,
И если примешь ты мои слова,
Тогда уж обращусь я к Дагестану.

И если он одобрит голос мой,
Я в путь пущусь и мир объеду целый…
И прошепчу стихи, придя домой,
Чтоб вновь тебе их прочитать несмело.
Отца мне нарисуйте, чтоб воочью
Его я видел - не с пером в руке,
А проходящим по ущельям ночью
С неугасимым фонарем в руке.

И мать мне нарисуйте, но не где-то
У очага, у родника в горах,
А странствующую по белу свету
С новорожденной жизнью на руках…
Жизнь не вечна! - камни уверяют,
Падая и скатываясь в бездну.
Словно камни, скатываясь в бездну,
Годы жизни это повторяют.

Дождь в окно стучится - не к тебе ли?
Дождь стучится, словно клювом птица.
Вечна жизнь!.. Жизнь вечно будет длиться -
Так мы думаем от колыбели.
Прекрасней материнской песни нет,
С душой моей созвучной и согласной.
На всем ее любви высокий свет:
О матери я думаю всечасно...
Еще не разразился дождь над нами,
А я ищу и бурку и папаху.
Еще костра не разгорелось пламя,
А я готов сорвать с себя рубаху.

Те, что змею вдруг повстречали летом,
Зимой простой веревки опасались…
А я веревки видел этим летом,
Что змеями зимою оказались.
Сын ни один не умер от того,
Что следовал отцовскому завету.
Срубивший старый ствол минувшим летом
Погиб, попав случайно под него.

Поступков глупых тот не совершал,
Кто материнских слушался советов.
Унес поток бурлящий прошлым летом
Того, кто уши пальцами зажал.
В любое время - в солнце и в туман,
И в час любой с рассвета до рассвета
Спроси: как он живет, твой Дагестан?
И я тебе три разных дам ответа.

Один - в мечтах, но нет мелодий в них,
Другой - в любви, но с мыслями не связан.
Лишь третий - воедино в добрый миг
Слил и любовь, и музыку, и разум…
Да, ты ушла, ты победила,
Нелегким оказался спор.
Себе бросаю через силу
Тебе назначенный укор...

Обезоружила умело
Меня - и скрылась, не любя.
Я сам в себя пускаю стрелы,
Что подготовил для тебя.
Сосна в лесу осталась
Зеленой и зимой.
Что молод я и зелен,
Мне кажется порой.

В ущельях горных речки
Бурлят и подо льдом.
Стихи свои читаю
В горенье молодом.
Я слово скажу, повторю его вновь, -
И небо с землею сольется…
Какая упрямая штука любовь!
Она надо мною смеется…

Я слово скажу - велика его власть:
Волна в поднебесье взлетает...
Какая же штука упрямая – страсть:
Сама себя богом считает!
Проходит жизнь - и дни, и вечера...
Вчерашние ошибки исправляет
Проходит жизнь. «А где ты был вчера?» -
Вопрос один и тот же повторяет.

«Где был вчера?» - настойчиво жена
Гуляку мужа спрашивает в раже...
Проходит жизнь... «Где был?» - твердит она...
Когда же я отвечу ей? Когда же?
В свинцовых дождях, в полыханье огня и в крови
Ахульго вершину сто дней храбрецы защищали…
Я всю свою жизнь защищаю вершину любви
И не уступаю ее ни в беде, ни в печали.

Не то что двуглавый - стоглавый орел при своей
Невиданной мощи сюда не сумеет подняться,
В заложники эта вершина не выдаст детей,
И белому флагу над ней не дано развеваться.
По склону вниз дней катится арба...
Вверх тащится арба твоих стремлений:
Стремленья - как жестока к ним судьба! -
Они - руины прежних укреплений...

И вот висит в бессилии крыло,
И радость птицей пролетает мимо:
Прозренье запоздалое пришло
Как сновидение - неуловимо...
О годах минувших, что промчались,
О своем здоровье не печалюсь.
Но порою к сердцу боль подступит:
Новый день наступит - не наступит?...

Не грущу о песнях, мной не спетых, -
Кто-то их споет когда-то, где-то...
Но в осенний день душа томится:
Неужели дождь не прекратится?..
Ко мне заходит некто. И с порога
Приветствует - и ходит взад-вперед.
Вокруг глядит внимательно и строго
И властно руки мне на грудь кладет...

- Ты, верно, врач, что, силы не жалея,
Печешься обо мне - из ночи в ночь?
- Нет, я не врач, я смерть твоя... Позднее
К тебе приду я... - И уходит прочь.
Какой урожай возрастит твое поле, о Время,
Для жизни живой, для грядущего нового дня?
Каких народишь ты детей, что за новое племя
В другое шагнет – но, увы, без меня?..

Не раз и не два мы к глазам подносили бинокли,
Но завтрашний день – как туманом окутанный лес…
Байкал, озаренный лучами, ему не урок ли
Наш Каспий?.. А Каспий шумит, чтоб Байкал не исчез.
Я у дорог содействия просил:
«Мне без друзей, поверьте, свет не мил,
Их приведите!..» «Заняты друзья…
Когда-нибудь… Сейчас никак нельзя…»

Сочувствия прошу я у дверей:
«Пусть вас друзья откроют поскорей!..»
«Да мы не прочь. Но… заняты друзья…
Когда-нибудь… Сейчас никак нельзя…»
Три дочки и жена – смотрите-ка,
Четыре критика в дому.
Что я не принимаю критики –
Кто выдумал, я не пойму!

Они за все меня упорно
Бранят – послушали бы вы!..
А я внимаю им покорно,
Не поднимая головы.
Что явилась весна – я не понял,
Хоть о том возвестили мне птицы.
Не заметил, покуда не вспомнил
Я любви моей первой зарницы.

И что осень пришла – я не понял,
Хоть и травы повсюду увяли.
Не заметил, покуда не вспомнил
Я любви своей первой печали.
Зло что есть силы лупит в барабаны:
Мы пляшем, стонем, крутим жернова…
Как трещина в скале, зияет рана
В груди… Ее зажав, плетусь едва.

Зло на зурне играет: на концерте
Рождаемся и гибнем, как в бою.
Воюем от рождения до смерти…
Прикрыв ладонью рану, я пою.
Сочувствия прошу я у дверей:
«Пусть вас друзья откроют поскорей!..»
«Да мы не прочь. Но… заняты друзья…
Когда-нибудь… Сейчас никак нельзя…»
Как ты ни пой – напев не радует меня,
В котором духа нет растений горных.
Как ни играй – во мне не разожжешь огня,
Когда не слышу гула волн упорных.

К чему мне холст, хоть столько краски извели
Творцы, что твой портрет не сотворили.
Смотри, как много книг валяется в пыли,
Что о моей любви к тебе не говорили…
Любовь, тебя узнав, я суть вещей постиг:
Творения певцов и гибель храбрецов…
О песня, понял я, коснувшись тайн твоих,
Кто утонул, а кто доплыл в конце концов.

Весь в вашей власти я. Мне трудно… Но хочу,
Чтоб было так всегда, - подвластным быть и впредь!
Любовь, ты песнь моя, которую шепчу,
Которую боюсь я в полный голос петь.
Да здравствует, злу вопреки,
Мир света, что неповторим,
Два глаза твоих, две руки,
Два слова, что мы говорим…

И век, что так сложен и прост,
И день, когда ты родилась.
Да здравствуют тысячи звезд,
Которые смотрят на нас.
Когда б ты знала обо мне все с самого начала
И до конца, меня бы ты вовек не огорчала.
Но раны у меня болят, не легче мне нимало, -
Ты нанесла их оттого, что ты меня не знала.

Когда б ты знала обо мне все, что со мною было,
С начала до конца, - вовек меня б не полюбила,
И жизнь моя в угрюмой мгле извечно б пребывала…
Как ликовал я оттого, что ты меня не знала.
Хоть не для всех порою жизнь сладка,
Но любят ее все. Во все века.
Хоть на тебя и злюсь, тебя хулю,
Но все равно вовек не разлюблю.

Мне холодно. Дождь хлещет навесной.
А я, чудак, - я снега жду весной.
Вредней тебя во сне и наяву
Мне не сыскать… А я тебя зову…
Вечером была ты так красива –
Сердце вмиг мое затрепетало.
Темнота меня не обманула,
Утром ты еще красивей стала.

Ты была весною так красива,
Ярче солнца предо мной блистала…
И вена меня не обманула,
Ты зимой еще красивей стала…
Когда ты уходишь – так худо
Становится мне в тот же час!
А сердце – как перстень, откуда
Вдруг выпал бесценный алмаз.

Когда ты уходишь – простые
Дела усложняются вдруг.
Глаза мои – гнезда пустые,
Что птицы оставили вдруг.
Если утром солнце не светило –
Вечером светить оно не станет.
Но не говорю «Прощай!» надеждам –
Ведь любовь и днем и ночью светит…

Если не цвели цветы весною –
Уж зимой не расцветут подавно.
Но не говорю «Прощай!» любимой –
Ведь любовь цветет в любое время.
Говорят, если сеять любовь неустанно –
То поднимутся рощи и чащи любви…
Почему же так голо в горах Дагестана?
Вся любовь моя – здесь: назови, позови…

Говорят, от горячей любви непреложно
Тает лед на дорогах и реках всегда…
Так люблю я тебя, что сказать невозможно!
Почему ж холоднее ты снега и льда?..
Я видел: травы сохраняют свежесть
И снежною зимой – вокруг стволов.
Я видел: сохраняет белоснежность
Снег дружною весной – вокруг стволов.

И головы, бывает, с плеч слетают –
Но не папахи! – у родных дверей…
Ломают люди ноги – не рыдают
И не хромают у родных дверей.
Жажда мучает кого-то – пьет он воду.
Злоба мучает кого-то – пьет он кровь.
У меня ж одна забота без исхода:
Пью вино – меня измучила любовь…

Пью вино – оно сказать поможет слово
В честь того, кто пьет вино и воду пьет;
Против тех, кто кровью пьян, кто полон злобы,
Ненавидит лишь – не плачет, не поет…
Поэт негодует:
- Жена, ты зачем
В печь бросила кипу
Стихов и поэм?..

- В огонь? Да помилуй, -
Жена говорит: -
Вода ведь, мой милый,
В огне не горит…
Когда недостает любви и для одной,
Я, многих полюбив, сон убиваю свой.
Когда иной порой любить я многих мог –
Я сам себя одной красавице обрек.

Я жаждой в зимний день измучен среди льдов –
Хочу испить воды из многих родников…
Когда же звали все ключи со всех сторон,
Я пил из одного – и был им опьянен…
Собака лает у чужих окон:
Что за опасность угрожает дому?
Собаки мира лают: испокон
Грозит беда – своим или чужому…

Она бежит вдоль моря в сизой мгле
И лает, обгоняя злую силу.
Такого дома нет на все земле,
Которому беда бы не грозила.
Тебя не понял я, не разгадал,
О песня, что поют тысячелетья.
И все не исчерпать твоих одежд,
Тайн не постигнуть никому на свете…

Тебя не понял я, не разгадал,
Любовь, что миллионы лет кипела:
Все более рождаешь ты надежд,
Все больше тайн хранишь – им нет предела.
Ученые
Пласты земли, комки
Перебирают в поисках вестей
Из древности: лопатки, позвонки,
Все кости, кости, тысячи костей…

А я пришел не мир костей открыть,
А мир любви – ему мильоны лет,
Пришел его дополнить, может быть,
Отдать ему и тень свою, и свет.
Лечу я с бомбой, начиненной страстью,
Чтоб ею уничтожить на пути
Все зло, всю ложь, мешающие счастью,
Безжалостность с лица земли снести.

Вожусь с ракетой, страстью начиненной,
Чтоб ей везде – и рядом и вдали –
Стать щедрым солнцем для земли зеленой,
Дождем для иссыхающей земли.
И головы, бывает, с плеч слетают –
Но не папахи! – у родных дверей…
Ломают люди ноги – не рыдают
И не хромают у родных дверей.
Скульптору, который делает памятник матери

Сердце – ритмичное люльки качанье.
Лоб – все дороги, что пройдены сыном.
Руки – на каждой руке по ребенку.
Очи – в них сына недели и годы.

Голос – детей отовсюду сзывает.
Уши – детей разговор и молчанье…
Памятник ставь, не жалея усердья,
Той, что векам подарила бессмертье!
Три возраста в жизни бывает, три разных поры,
Совсем как три дерева там, у подножья горы.
На дереве первом - проклюнулись листья весенние:
Любовь моя первая в самом начале цветенья.

Созрели плоды на другом - и готовы упасть:
То зрелость моя наступила - сладчайшая страсть.
Под царственным золотом дерево третье, соседнее:
Любовь моя поздняя - может быть, даже последняя.
На середине свой рассказ прерву,
Ведь жизнь – она изменчивей погоды…
И с милой не в местах, а наяву
Расстанусь вдруг я – суете в угоду.

– К рассказу приступив, его веди,
Прислушиваясь к нам, - сказали реки.
Сказали горы: – Ты на нас гляди,
Нам следуй: мы поставлены навеки.
Мы не актеры… Ни парик, ни грим
Не старят нас и нас не молодят.
Нас изменяет смена лет и зим,
И сто сомнений душу бередят.

И вечная любовь, и злоба дня
То вдруг вперед ведут, то тянут вспять.
Терзает тысяча тревог меня –
Ах, как бы воедино их спаять!..
Я воспеваю ранние рассветы -
А солнце уж заходит за хребты.
Я воспеваю вешние приметы,
А снег уже слетает с высоты.

Как ни старайся разум - но жестоки
Болезни: не отступят никогда...
Впрок никогда еще не шли уроки,
Весна опять исчезла без следа.
Снова утро настало. Какое оно –
Не спешу я узнать: все желанно и мило!
Солнце, дождь или снег за окном – все равно:
Не достаточно ли, что оно наступило?!

И деревья и люди мелькают в окне,
Так светло на душе – даже пятнышка нету...
Утро новое – как оно дорого мне!
Как вы дороги мне, моей жизни рассветы!
Цвет земли, что радовал вчера,
Все сильней печалит, все сильнее...
Видимо, недалека пора
Мне навек соединиться с нею.

А цветы... Их запахи подчас
Так меня пугают и тревожат...
Уж не их ли в некий скорбный час
К моему надгробию положат?
Когда охотник, что охотится,
Добычу в зарослях находит, -
Как долго он в лесу находится,
Как поздно он домой приходит!

Я часто стал домой опаздывать,
Не опасаясь опоздать,
С тех пор, как надо мною властвовать
Ты стала с первого свиданья.
Рукой пусти стрелу в полет,
Без лука, – еле-еле
Она вспорхнет и упадет,
Не долетев до цели…

И песнь, где Дагестана нет,
Тех правил не нарушив,
На сердце не оставит след
И не согреет душу.
Все дни уходящие я провожаю с тоскою,
Боюсь - не дождусь я грядущего, нового дня...
Когда увядают цветы - я не знаю покоя,
Боюсь, что настанет весна - не застанет меня.

Когда уезжаешь - живу в неизбывной тревоге:
Вернешься ль когда-нибудь - встретиться сможем опять?
Тоскую о прошлом... А ночь уж давно на пороге...
Да, ночь на пороге... И время не катится вспять.
Если рядом нет соседа -
С посохом веду беседу...
Мне рассказывает посох
О весенних давних росах.

Если друга утром хмурым
Рядом нет - делюсь с пандуром:
И поет пандур мой верный
О любви моей безмерной...
- Вы б, монеты, рассказали,
Отчего вы так горды?
К женской шали пришивали
Раньше вас - к рядам ряды...

- И теперь на то причины
Убедительные есть:
Очень многие мужчины
Нынче отдают нам честь...
О свет, в извечных неладах с тобой
Тебя страшатся воры, словно совы…
Но отчего же от тебя любовь
Без промедленья спрятаться готова?

Спасаясь под покровом темноты,
Вор как бы отпущенье получает…
Но, тьма, зачем же укрываешь ты
Страсть, что сама сиянье излучает?
Знай, мама, даже ты меня теперь
Понять не можешь, жалобам внимая.
Я сам в себе не разберусь, поверь,
Я сердца своего не понимаю.

Ты за голову схватишься, отец,
Узнав, о чем моя душа томится...
Смогу ли разобраться наконец
В том, что сегодня на земле творится?
Сам себе не верю... И усталость
Навалилась, захватив в тиски...
Скрылись звезды... Только ты осталась,
Чтобы я не умер от тоски.

Голуби не кружат стаей нежной -
Вместо них чернеет воронье.
И осталось светлою надеждой
Только - «Утро доброе!» твое.
Ночной полет... Мотор ревет:
Обратно не зови...
А за бортом луна плывет
С рассказом о любви.

А за бортом грохочет гром,
Он просится в тепло,
Он хочет рассказать о том,
Как люди сеют зло.
Прекрасно дерево в снегу,
Под солнцем, под дождем – прекрасно.
Любовь прекрасна, не солгу,
Ежеминутно, ежечасно.

Гроза утесу не страшна,
Пускай гремит когда угодно.
Любовь в любые времена
Сильна, отважна и свободна.
Давнишнею весной
У тропки навесной
Казался мне ручей
Стремниною речной.

А в зрелые года
Высокая вода
Мне кажется ручьем
От тающего льда…
Мне двадцать восемь - я ребенок малый,
Мальчишка я - покуда жив отец,
Я повзрослел, когда отца не стало,
Скорбь - детству обозначила предел.

Мне сорок три... Ни волоса седого.
Я юноша - покуда мать жива.
Мать умерла в февральский день суровый…
В раздумьях - белой стала голова.
Я с волнами беседовать готов,
Спешащими одна другой на смену,
И неподвижных звезд я слышу зов,
Блистающих на потолке вселенной...

И темной ночью и при свете дня
Мне с вами говорить одна отрада...
Лишь о друзьях расспрашивать меня
Не надо, очень вас прошу, не надо...
Я с волнами беседовать готов,
Спешащими одна другой на смену,
И неподвижных звезд я слышу зов,
Блистающих на потолке вселенной...
У дороги мне камень сказал, на могиле лежащий:
Не спеши, задержись на мгновение подле меня.
Если ты опечален - пойми, что печаль преходяща,
Все минует, исчезнет, пройдет в смене ночи и дня.

Если радостен - знай, на мгновенье застыв у надгробья,
Краток радости час, но зато нет на свете сильней
И дороже любви... Знай, все держится в мире любовью,
Не кладут ее в землю, не ставят надгробья над ней.
Если ты мне друг – остерегись,
Помолчи и в дружбе не клянись.
В дни скорбей смогу ее узнать я
В твоем взгляде и рукопожатье.

Если ты мне друг – то уклонись
От признаний, в дружбе не клянись.
В дни веселья я услышу это
В песне, что тобою будет спета.
- Из-за боязни мной не сложенные песни!
Явитесь же теперь - час наконец настал.
- Но мы не воробьи, чтоб гордо в поднебесье
Царить, когда орлы дряхлеют среди скал.

- Молю, любовь моя, что в страхе я оставил,
Иди ко мне скорей - пришел он, твой черед. -
Ответила любовь: - Но это против правил, -
К чему огонь теперь, когда растаял лед.
Мать песнь поет, качая колыбель,
Молитву ли?.. Что в мире изначальней?
Нет мамы... И пустует колыбель...
О, я не видел ничего печальней.

Отец мой с кочергою, в ранний час
Свет жизни бережет - в огне камина...
Но нет отца... Камин давно погас.
Я сиротливей не встречал картины.
Дай мне фонарь: хочу хотя б на миг
Увидеть лица спутников моих...
Фонарь погас. И ветер все лютей -
Жизнь так темна, что не узнать людей.

Дай мне бинокль: я так хочу взглянуть,
Откуда эти люди держат путь?
Хочу понять: откуда и куда?...
Но в темноте не отыскать следа.
Я знаю, есть тысячи всяких недугов
У жизни, у страсти у каждого дня.
Спасибо, родная, спасибо, подруга,
Твоя красота скрыла их от меня.

Есть много в сообществе нашем здоровом
Вопросов больных, пересудов и ссор…
Спасибо, родная, ты ласковым словом
Смогла заглушить их бессмысленный хор.
Не вера ли моя повинна в этом?
Я не сумел изобразить твой лик:
Не овладел ли красками и светом -
Но в тайну красоты я не проник.

Природа, не скрывая пониманья,
Вздохнула вдруг: не надобно грустить!
Ведь даже мне, создавшей мирозданье,
Ее не удалось изобразить...
Пять состояний у меня на дню:
Меняюсь я, но не делюсь на части.
То я младенец - и тянусь к огню,
То молод я - и полон сил и страсти.

То старец я, то вновь бушует кровь,
И я - подросток, всем на удивленье.
Объединяет все - одна любовь,
Веду себя я по ее веленью.
Иные говорят: в обличьях разных
Живу я – в двух, а может, в сорока…
Пусть я и многолик, но ты – мой праздник,
Единственная ты на все века.

И будь ты, как весна, десятиликой,
Все время обновляющей свой цвет,
Ты на земле прекрасной и великой
Единственна – тебе замены нет.
Снег и снег – покуда хватит взора,
Резкий ветер борется со мной.
Снег ложится на сады и горы
Бесконечной белой пеленой.

Хмурый день, но дня милее нету,
Хоть метель и кружится, трубя:
Ведь когда-то в день декабрьский этот
Мать в ауле родила тебя.
Старина превращается в прах, старина,
Если нынешним дням не в опору она.
Исполины былые - лишь горстка земли,
Если доблесть потомству привить не смогли.

Современность - убитое скопище дней,
Если будущий век не нуждается в ней.
Ныне спетая песня - пустое ничто,
Если завтра о ней и не вспомнит никто!
Помимо тех друзей, что есть вокруг,
На свете существует тайный круг
Моих друзей незримых, неизвестных...
Я тоже чей-то неизвестный друг.

Помимо тех врагов, что есть и так,
На свете существует сто ватаг
Моих врагов незримых, неизвестных...
Я тоже чей-то неизвестный враг.
Теплоход, носящий имя моего отца

Совсем не обязательно поэту,
Без передышки странствовать по свету -
Ведь истинный талант оставит мету,
Что не сотрут ни люди, ни года.

Отец мой за пределы Дагестана
Не выезжал... Но нынче, как ни странно,
Он бороздит моря и океаны,
А я из дальних стран спешу в Цада.
Коль ты мне друг -
Есть просьба у меня:
Ни с кем другим не грейся у огня.
Едино для вороны и орла
Лишь небо, но не горная скала.

Вторая просьба кратка и строга:
Не тронь пандур заклятого врага.
Но если струн коснешься невзначай,
Моих мелодий ввек не вспоминай.