Пишу, как подсказано совестью мне

Пишу я диктовку.
Она не простая,
Давно ее жизнь диктовать начала.
За каждым поступком стоит запятая,
И очередь точки еще не дошла.
Стою на коленях, любовью плененный.
И не оттого ли восторженно так
Сверкает,
как будто клинок обнаженный,
За спинами слов восклицательный знак?
Ошибки, помарки на каждой странице,
И вдруг, охладев ко вчерашней любви,
Клинок обращаю в орудие жницы,
Которым венчаю сомненья свои.
Где лепятся к скалам тропинки крутые,
Пусть раненый тур ослабел на бегу,
Не точки багровые, а запятые
Упрямо он ставит на белом снегу.
Я сложной диктовки
ценю содержанье,
Его излагать опасаюсь вчерне
И, ссорясь с канонами правописанья,
Пишу, как подсказано совестью мне.
Безмолвные тени – ночей понятые –
Толпятся,
на мой поднимаясь порог,
Но, точки отвергнув, одни запятые
Я ставлю в конце несговорчивых строк.
И жизнь призывает меня к продолженью
Того, что я делаю век напролет.
Дано ли подняться мне выше ступенью
В училище строгом ее через год?

Горные тропы

За поворотом лет наверняка
Исчезнет неудачная строка,
Как за хребтом безвестная тропинка,
Где разойтись не могут два быка.
Одна тропа взбирается к скале,
Другая изгибается во мгле
И прыгает в зеленую долину,
Чтоб раздвоиться на ее челе.
И многих бед в том заключалась суть,
Что двое уступить друг другу путь
На лезвии тропы не торопились,
Но бездна не насытилась ничуть.
И хоть порой соседствуют дворы,
Торить мужам, похожим на костры,
Тропинку к сердцу женскому труднее,
Чем на груди бесчувственной горы.
Пусть в близости клубящихся седин
Кремнистых троп оправдан серпантин,
Извилистость в характере от века
Смертельна для достоинства мужчин.
Там, где вершины сталкивают лбы,
Тропа по воле каменной судьбы
В опаловой дали еще поныне
Напоминает колесо арбы.
Когда-то мир,
велик и многолик,
Возник, как гениальный черновик,
И набело, быть может, перепишет
Лишь время величайшую из книг.

Третий час

Не ведал до тех пор
про то, что я хорош,
Покуда разговор
о том не завела ты.
Хорошая, пускай слова твои предвзяты
И слишком тороваты, но говори их все ж!
Не ведал до тех пор
про то, что я негож,
Покуда разговор
о том не завела ты.
Негожая, пускай слова твои предвзяты
И слишком угловаты, но говори их все ж!
Из жизни всей моей ты выкроила час
И хвалишь не меня, а этот час прекрасный.
Из жизни всей моей ты вытравила час,
Ругая не меня, а этот час несчастный.
Но есть и третий час, что знать бы ты должна,
И суть заключена в любой его минуте.
Я – этот третий час,
и не моя вина,
Что до сих пор постичь ты не сумела сути.

Любимые голоса

Когда понять захочешь, голос чей
Милее мне иных великолепий,
Послушай, как вдали поет ручей,
Как плеск его похож на детский лепет.
Прислушайся к ревущему в тиши
Потоку, с гор бегущему по склонам,
В чьем голосе своем, а не заемном
И вековая боль, и крик души.
Прислушайся, как травы шелестят,
Как птицы вьются и поют над лугом,
Как мирно листья на ветвях шуршат:
О чем им спорить с миром и друг с другом?
И вновь грозою все потрясено.
И песнь грозы мила мне и знакома.
У неба злобы нет, и не оно
Рождает силы молнии и грома.
Я слышу, как курлычут журавли,
Пока их клин в небесной сини тает.
Они летят и жителей земли
Печально на прощанье окликают.
Я слышу песню туров молодых.
Они молчат, что б жизнь им ни сулила,
Но если уж поют, то песню их
Родит любовь, а не иная сила.
Нет фальши в песнях облаков и вод,
Деревьев, трав и каждой твари божьей,
Все в мире голосом своим поет,
На голоса другие непохожим.
Случись бы песни неба и земли
Излить в людские звуки и понятья,
Их слыша, слез сдержать бы не могли
И наши камнесердые собратья.

Пять минут тому назад

Был я молод, беден, жизни рад,
Даль вокруг казалась голубою.
Я, казалось, был самим собою
Только пять минут тому назад.
Молодость моя ушла и сила.
Бедность – все, чем раньше был богат.
Кажется сейчас, что это было
Только пять минут тому назад.
Значит, вот как наступает старость.
Голос хрипнет и тускнеет взгляд,
Что еще горел, как мне казалось,
Только пять минут тому назад.
Вижу: волосы мои уныло
Засыпает белый снегопад,
Побелело все, что черным было
Только пять минут тому назад.
В печке тлеют угли еле-еле,
В небе потускнели, не горят
Белые созвездья, что горели
Только пять минут тому назад.
Был я острословом, балагуром,
Я валяюсь, прежний говорун,
Как струна, отдельно от пандура
Иль пандур, оставшийся без струн.
Был я молодой, теперь я старый.
Что прошло, минуло без следа,
Кажется, сейчас с земного шара
Я качусь неведомо куда.
Как всегда, спешит с уходом лето,
Осень и зима прийти спешат.
Я не знал, не думал я про это
Только пять минут тому назад.

Я потерялся, мой друг, потерялся...

Я потерялся, мой друг, потерялся,
Был я в лесу, и в лесу я остался,
И человек, что стоит пред тобой,
Обликом прежний, а сутью другой.
Кто я теперь, на себя непохожий,
Брат, иль сосед, или просто прохожий?
Обликом прежний, а сутью другой?
Может, черты мои не изменились,
Прежними руки мои сохранились,
Не изменились костюм и пробор?
Что изменилось, и сам я не знаю.
Жизнь предо мною прошла прожитая,
Зло и добро, что свершил до сих пор.
Был я в лесу, и пред лесом суровым
Не погрешил я обманчивым словом.
Солнце ушло за развалины гор,
Чтоб не подслушивать наш разговор.
Может, у всех нас бывает мгновенье,
И озаряет нас свет обновленья.
Буре на смену приходит покой.
Я потерялся, мой друг, потерялся,
Что-то ушло, и с тобой я остался
Обликом прежний, а сутью другой.