В районной газете Татарии «За коммунистический труд» была напечатана статья Расула Гамзатова «Мустай Карим», где имеются такие строки: «У нас много сказано о дружбе народов, но мало сказано о дружбе людей. Может быть, это и не нужно. Ибо ясный полдень незачем освещать горящими лампами и нет необходимости отапливать квартиры летом. Людская дружба, так же как правда, не нуждается в эпитетах, и ее не принято украшать словесными узорами. Особенно это не принято среди тех, кто тысячам хороших слов предпочитает один хороший поступок».
У Мустая Карима хватало много прекрасных слов и не меньше хороших поступков в отношении друзей, знакомых, да и незнакомых людей. Путь Мустая Карима и в литературе, и в жизни, говоря словами Расула Гамзатова, был «освещен тем добрым светом, который исходит от лиц людей, из глаз друзей. А в пути его было много горестей и радостей, и он был в том и в другом случае достоин их. Он меньше всего принадлежит себе, а принадлежит своим друзьям, людям своей земле, родному аулу, городу, стране».
Ахияр Хакимов полагает: утверждение о том, что у Мустая Карима знакомых пол-Москвы, неточно. «Во всех уголках страны и за ее рубежами у поэта немало друзей. И среди них не одни писатели. Душевная щедрость, готовность словом и делом помочь каждому в его добрых начинаниях, обаяние и цельность – вот что привлекает к Кариму все новых и новых друзей… И не удивительно, что лучшие страницы поэзии Мустая Карима посвящены дружбе и его друзьям».
Д. Хренков утверждает, что у каждой книги, вышедшей «из-под пера Мустая Карима, всегда один точный адрес: она написана не для читателя вообще, а прежде всего для друзей. Разговор же с друзьями непременно предполагает прямоту, доверительность, свободное обращение к памяти, которая может помочь нам быть соавтором рассказчика».
Как-то во время беседы с корреспондентом газеты «Вечерняя Уфа» Мустай Карим признался, что дружит с Михаилом Дудиным, Кайсыном Кулиевым… Но первым в этой когорте он назвал Расула Гамзатова.
Карим писал: «Расул Гамзатов для меня остался тем, кто и в разлуке неразлучен… Минуло более полстолетия, как сошлись наши души, наши мысли. Поэтому в известной мере могу говорить о своей жизни до встречи с ним и после. До этого у меня были молодость, любовь, война, опасное ранение, тяжелая болезнь, неистребимая воля жить, радость творчества. Потом все - радости и огорчения, обретения и утраты - было при нем, под присмотром его сострадающей и сорадующейся души. Я не могу давать отчета даже самому себе, чем именно одарил и обогатил мое существование Расул. Все-таки знаю одно: он никогда не приемлет разукрашенного убожества человеческого духа, жизнь приемлет праздничную, но не праздную. Внушение этого, наверняка, я ощущал на себе. А в целом я представить боюсь, какой урон понес бы в своей жизни, если бы разминулись мы в самом начале или позже».
Как пишет М. Карим, «талант и мастерство Расула Гамзатова особенно засверкали еще потому, что он живою водой современности окропил так называемые “вечные темы”: любовь, дружбу, долг, верность».
«Мы его любим независимо…» Так называется еще одна статья М. Карима о дагестанском друге. «С Расулом, - пишет поэт, - судьба свела меня позже, в том возрасте, о котором говорят: “Он свистом останавливает летящего орла”. В ту пору ему было чуть больше двадцати. Но у любви своя мера исчисления времени, она не только утверждает свою власть на настоящее и будущее, но и отстаивает свои права на прошлое, на то, что было до нее. Если наше с Расулом детство не шло по той тропинке, это было просто ошибкой, нелепостью, упущением. Для меня он с самого начала - с первого дыхания, первых шагов, первого смеха, первых слез - слит с моей землей. То ощущение возникло во мне не столько от моей личной дружбы с ним, сколько от любви моих сородичей, моих земляков к поэзии, к уму, к личности Расула Гамзатова».
Следующее воспоминание М. Карима о Расуле Гамзатове называется «Работа души». В нем читатель находит строки, посвященные истокам большой дружбы между двумя поэтами. «Прожитые годы, – делится башкирский поэт, - дают некоторое право на воспоминания. Расул Гамзатов вошел в мою жизнь через окно больничной палаты, потому что был неурочный час и в дверь его не пустили. Это случилось через три года после войны, в Москве, куда привел меня мой фронтовой недуг. До этого мы с ним мельком виделись на Первом Всесоюзном совещании молодых писателей, а стихи его мне уже нравились. Видя меня лежащим в постели, Расул не утешал меня. Он лишь сказал: “Вставай, джигит! Тебя ждет оседланный скакун”. Он это так сказал, что я сразу поверил: у ворот стоит мой фронтовой конь. Расул ушел, оставив приведенного с собой коня. Вот уже 35 лет стоит поблизости его надежный конь, готовый умчать меня на праздники и унести от бед. Со своими книгами и всем своим человеческим существом вошел Расул в мой мир, в сердца моих сородичей».
Об этом же факте тех далеких лет вспоминал и Расул Гамзатов. «Я познакомился с Мустаем Каримом, - писал он, - в одной из московских больниц сразу после войны. На больничной койке лежал тяжелобольной двадцатишестилетний воин и поэт. Меня привели к нему его стихи, рассказы о нем и люди, любившие его. Их уже тогда было много».
Мустая Карима всегда изумляла власть Расула Гамзатова над своим талантом. Как «он умеет заставлять его трудиться, словно послушного тяжеловоза, не боясь перегрузки! Он не дает ему покоя и передышки и за шумным застольем, и за тихой дружеской беседой, и в мимолетном разговоре, и в ответе на случайный вопрос. Покой таланта – понятие для него неприемлемое. Иной стихотворец, написав несколько строф, спешит оповестить о том всех: “Я написал!..” В назидание себе и другим напомню, что Расул Гамзатов никогда заранее не скажет, что написал, сколько написал вчера, позавчера, неделю назад... Он поет, как соловей, не обнаруживая своего местонахождения и, разумеется, не ведя счета своим песням».
Мустай Карим считал делом естественным учиться у других. «У великих предшественников, - признался он, - мы учимся сознательно, а мастера-сверстники учат нас помимо нашего и их желания. Учат, не подозревая об этом. Я один из тех, кто постоянно находит опору и утешение в том, что есть у нас Расул Гамзатов и его поэзия».
В 1994 году республика отмечала 75-летие со дня рождения поэта. Съехались многие выдающиеся деятели страны. Прибыл и Расул Гамзатов, который на встрече с М. Рахимовым сказал: «Я приехал в Башкортостане на юбилей своего друга Мустая Карима, чтобы поздравить его со славным юбилеем, передать республике привет от народа Дагестана».
Расул Гамзатов был уверен в том, что, «самовыражаясь», любой поэт всегда рассчитывает – вольно или невольно – на чье-то понимание, на незримую дружбу. «Дружбу, - говорил он многие годы назад, - которая возникает как результат особой доверительности, неподдельности, искренности выражаемых поэтом чувств. Настоящий друг понимает меня с полуслова. Больше того, он заставил бы меня испытать жгучий стыд, позволь я себе пошлость, риторику, живописание интимных подробностей. Он ни в коем случае не “провоцирует” меня на подобные излияния, но, напротив, всячески стремится предупредить от этого, уберечь». Эти слова словно сказаны в адрес Мустая Карима, который дорожил дружбой с Гамзатовым и очень тяжело переживал то, что происходило в стране в целом и в Дагестане в частности в 90-е годы XX столетия. Так, 4 сентября 1998 года перо Мустая Карима вывело следующие слова: «Когда пишу эти строки, с болью думаю о том, как трудно сейчас моему другу. Его землю покидает покой. На веселый, удалой Дагестан обрушились гнев и раздор. Как хочется в этот час быть рядом с моим братом, подставить свое плечо под натруженное крыло этого седого орла. Ведь рукой подать до Махачкалы. Да руки стали теперь короткими. Но меня утешает то, что полет его продолжается. Через долы и горы я слышу могучий клекот гордой птицы. И жить становится надежней».
Всему приходит конец. И жизни тоже. Очень тяжело отозвалась в сердце Мустая Карима смерть Расула Гамзатова.
«Расул был большой озорник, – начал он. – В любом обществе - в шумной компании или на официальных высоких приемах – он незнакомой женщине мог сказать: “Вы такая необыкновенная, отныне моя жизнь будет разделена на две части - до встречи с вами и после нее”. Никто из тех женщин не оспаривал свою необыкновенность.
Теперь я говорю очень серьезные слова: моя жизнь во многом делится на три периода: до встречи с Расулом (молодость, война, первая любовь, первые книги); после встречи - целых 55 лет (и в разлуке были неразлучны); после последней разлуки (Год ноющей печали).
...Мы были детьми своего времени, своей страны, своего советского народа. Перед ними мы не лукавили и не льстили им. Бывало, в своих писаниях вступали в спор с действительностью ради утверждения идеалов добра и истины. Расул вообще был духом раскованный. За шуткой порою он прилюдно высказывал довольно рискованные для той поры понятия.
Во время одного из съездов партии Никита Сергеевич Хрущев взял себе еще должность Председателя Совета Министров СССР. В перерыве мы - делегаты - стоим в фойе и обсуждаем это его решение. Нас, наверное, было человек десять.
Расул вдруг громогласно заявляет:
- Вернусь в Дагестан и всю власть возьму себе.
Тогдашний секретарь Башкирского обкома Нуриев ему поддакивает:
- Взять-то возьмешь. Ты такой у нас, Расул. А справишься ли?
- Когда власть берут, об этом не думают. Только что убедили нас в этом, - ответил Расул.
Слова Расула оказались пророческими, особенно для далекой еще поры перестройки.
…Меня свело первое Всесоюзное совещание молодых писателей в 1947 году не только с Расулом Гамзатовым, но и с Михаилом Дудиным, Геворгом Эминым, Еленой Николаевской, Михаилом Лукониным, Семеном Гудзенко... еще со многими.
Мы с Расулом, Сильвой Капутикян, Михаилом Дудиным были на семинаре Семена Липкина. Больше всех меня поразили яркий талант Гамзатова, чеканный, звенящий стих Дудина…
В октябре в Уфе и здесь в Москве отметили мое 85-летие. Не могу сказать, что ощущал его присутствие, его рядом с собой, около себя... До боли чувствовал его отсутствие, как отсутствие Кайсына Кулиева, Александра Твардовского, Михаила Дудина, Константина Симонова, Мусы Гали...
Расул был буйно и пламенно талантлив во всем - в творчестве, в дружбе, на праздниках. Быть в дружбе с Расулом - это ни с чем не сравнимое богатство. Я им владел, тем счастлив и поныне.
В начале творческого пути мы снизу вверх смотрели на те вершины поэзии, которые возвысились задолго до нас. Чем дальше идем, тем больше опираемся на своих современников, особенно - на сверстников. Это не только их творчество, но и та атмосфера, которую они создают. Я испытал, ощущал влияние на себе атмосферы неподкупной совестливости, писательского мужества Александра Твардовского. Я всегда наслаждался, находясь в атмосфере празднества души, то искрометной, то грустной мудростью Расула Гамзатова.
Я верю, имя великого сына двадцатого века – возвышенного, одаренного и трагического века – имя Расула Гамзатова будет занесено в вечную книгу Мирозданья. Оно будет светиться, пока цело Мирозданье».
Материал взят: газета "ИСТОКИ"
